Я принялся стаскивать с себя майку, которую с большой натяжкой можно было использовать в качестве перевязочного материала, как вдруг над моей головой оглушительно загрохотали автоматы и удушливой волной накатила кислая вонь пороховых газов. Как желуди с перезрелого дуба, сверху нам на головы посыпались горячие гильзы. Я поднял глаза и увидел Филина и сержанта, которые стояли по разные стороны разбитого окна. Их искаженные лица трудно было узнать, казалось, что обоих пытают электрическим током. Укрываясь за перегородкой, они выставили стволы автоматов наружу и длинными очередями поливали вертолет. Под потолком происходило какое-то неуловимое глазом движение, словно в вагоне начался полтергейст. С коротким треском отлетали щепки от дверных косяков, черными звездами вспыхивали на пластиковой обшивке перегородок сквозные дыры, обрамленные сетью трещинок, трепыхалась занавеска, дырявая, как знамя погибающего полка. Я не видел вертолета, но в какой-то момент уловил, как резко изменился тембр рокота лопастей, и успел увидеть в разбитом окне мелькнувшее желтое саламандровое брюшко вертолета с оттопыренными в стороны маленькими крыльями и подвешенными к ним цилиндрами, напичканными ракетами. Вагон на секунду накрыло тенью, и рокот сразу стих, словно вертолет, как комара, прихлопнули ладонью.
Филин и сержант перестали стрелять, но еще некоторое время с их лиц не сходило выражение боли, и стволы автоматов двигались вверх-вниз, выискивая цель. Вагон, несмотря на раны, продолжал весело скользить по рельсам, и за окном плыла ровная, как стол, желтая пустыня, покрытая темными пятнами зарослей колючек.
Влад не понимал, что я от него хочу. Он думал, что я пытаюсь надеть свою майку сорок восьмого размера на его торс шестидесятого, и сопротивлялся. Леся и Регина сидели на одном откидном стульчике, обнимая друг друга, и, сдвинув край шторы, подглядывали за пустыней. Мила, вытянувшись в струнку у своего окна, мысленно спорила сама с собой, качала головой и ломала спички, пытаясь прикурить длинную тонкую сигарету.
Филин снова взял себя в руки. Лицо его стало спокойным и даже равнодушным. Он опустил на разбитое окно штору, отстегнул наручник, которым Влад был прикован к поручню, и сказал мне:
– Отведите его в свободное купе и перевяжите.
Бородатый, смешно задирая вверх коленки, подбежал к нам, когда уже выветрился пороховой дым. Я хотел ему сказать: «Вы, как всегда, вовремя!», но благоразумно промолчал. Филин, глянув на излишне драматизированное выражение на лице бородатого, стиснул зубы и, посмотрев себе под ноги, процедил:
