– Молчать! – зарычал Саша.
– Гав-гав! – ответили ему.
– Мы уходим! – прокричал тонкий девичий голосок…
Саша еще несколько раз стукнул в перегородку и снова лег. Его знобило, он весь дрожал. За стеной больше не обращали на него внимания – там расходились. Он слышал взрывы смеха, сутолоку – должно быть, они разыскивали свои пальто и кашне… Теперь все происходило уже на площадке лестницы:
– Не шумите на лестнице, консьержка страшная скотина… Выключатель налево на площадке… Смотрите не ошибитесь на третьем, там живет один тип, который не переносит шуток… До свиданья, Жанету, моя девочка… До свиданья, Ролан, твои стихи очень хороши… Пэпэ, ты забыл свой берет, держи… Даниэль, спустись с ними, чтобы открыть им дверь… Ну, не сукин ли сын?
Это длилось бесконечно. Саша стучал зубами. Шаги и приглушенные голоса начали удаляться, и, наконец, дверь у соседей захлопнулась…
– Брось, родная, мы уберем все завтра… Иди скорее, я уложу тебя в постельку, ты совсем бледненькая. Сейчас я закрою дверь… а сосед… что на него нашло… ему место в сумасшедшем доме… Каков подлец…
Молчание. Саша скорчился в постели, ноги у него были как лед. Он бормотал. Францию – французам! Ха-ха! Италию – итальянцам… Англию – англичанам… Убирайтесь восвояси, кто бы вы ни были, «go home»[28], кто бы вы ни были… Каждый у себя и за себя… Подметайте сор у своих дверей. «Go heme», «Home, sweet home!»[29] Дом, родной дом! Где ты? Родина! Vaterland!…[30] Все это только имена существительные… Ерунда… Раздеться, догола обнажить все свои язвы, ничего не скрывать, даже самого позорного, и не получать ответа целых два месяца…
Плачут не только дети…
– Все дело в классовой принадлежности, – сказал Серж, когда Патрис рассказал ему о своем посещении летчика-романиста Дювернуа.
– А между тем, – возразил Патрис, – до сих пор мы понимали друг друга. Между нами всегда было взаимное доверие… А в этот раз он даже разоткровенничался, что совсем не в его привычках, уверяю тебя… И вдруг, когда он заговорил о Монике… об Ольге, я хочу сказать… я почуял врага.
– Это вопрос классовый, – повторил Серж, – к тому же Дювернуа определенно из Второго отделения[31], это ясно. А Ольга имеет такое же отношение к ГПУ, как ты. Когда у женщины необычная биография, ей немедленно приписывают невесть что, – ты сам об этом говорил. А когда эта женщина к тому же еще и русская и не «белогвардейка»… Ясно. Бедная Ольга. Значит, не без причины она стала всех чуждаться.
