Почувствовал ли ты это, милый Никто? А может, ты и голос ее слышал? Это твоя бабушка. Хотя она, конечно, злится, что ее сделали бабушкой. В книжках, бабушки всегда бывают седенькие, с усиками, постоянно теряют очки и слуховые аппараты, а вот твоя бабушка — худенькая и очень симпатичная скалолазка.
В поезде на обратном пути мы с Крисом не разговаривали. Он обнял меня, и я удобно прикорнула на его плече, наверное, он думал, что я заснула. Но я не спала. Я составляла план на ближайшие дни. Завтра я позвоню Рутлин и попрошу ее зайти и подтянуть меня по математике. За музыку и латынь можно не беспокоиться. К общеобразовательному готовиться бесполезно, там все что угодно могут спросить. А вот танец… Что будет с танцем, сейчас сложно сказать. Все зависит от того, как я буду себя чувствовать. Пока что я в полном порядке. Надо будет посоветоваться с доктором, миссис Филлипе. Ведь приглашение из музыкального колледжа в любом случае остается в силе. А я могу начать учебу позже. Меня охватило какое-то веселое возбуждение. Еще не поздно. Я повторяла это снова и снова в такт стуку колес. Ту-гу-дун, ту-гу-дун, ту-гу-дун… Время есть, время есть, время есть.
Милый Никто, мы сделаем это вместе.
Это так странно — снова увидеть мать, не во сне, а наяву. Оказывается, она обыкновенная женщина — не фея, не людоедка и не призрак. К тому же, она оказалась гораздо симпатичнее, чем я ожидал. Не знаю, почему это так меня удивило, наверное, потому, что у отца внешность безнадежно заурядная. Она тоже заметно нервничала, воздух между нами был просто наэлектризован. Мне кажется, что в тот вечер одна лишь Элен сохраняла хотя бы видимое спокойствие: она разгуливала по комнате, изучала мамины книжки и компакт-диски, снимала со стен и разглядывала фотографии. Обед превратился для меня в настоящую пытку: я вообще не люблю есть в незнакомом обществе, но сейчас в роли незнакомки выступала моя собственная мать, и я был совершенно сбит с толку. Хорошо, конечно, что есть, чем руки занять, но вот разговор с набитым ртом поддерживать совсем неудобно.
Я сразу заметил, что Дон чувствует себя не в своей тарелке. Наверное, он был смущен еще больше, чем мы с матерью. Мне понравилось, что он так чутко себя ведет: в разговор не встревает, просто сидит с ней рядом, как бы для моральной поддержки. Но когда Элен вдруг ошарашила всех, выложив нашу тайну, этого бедняга не вынес. Он просто потихоньку смылся, воспользовавшись всеобщим замешательством — должно быть, ему от этого полегчало. Я-то уж точно почувствовал себя посвободнее. Но в конце концов и Элен, наверное, все это утомило, и она вышла во двор подышать свежим воздухом.
