И мне снова захотелось увидеть мать.
15 мая
Здравствуй, Никто.
Наверное, я была не в себе, когда согласилась на эту поездку. Я поехала потому, что хотела побыть с Крисом. Матери я наврала, что это школьная экскурсия, и хотя я бог весть сколько не была в школе, это сработало. Жутко себя чувствуешь, когда приходится врать родной матери. Мне действительно стыдно. Но у нее такой характер, что ей практически никогда нельзя говорить правду. Она не хочет ее знать, не хочет знать о тебе, милый Никто. Для нее ты не существуешь. Поэтому мы о тебе и не говорим.
Но разговаривать нам больше не о чем, стало быть, мы и вообще больше не разговариваем. Да, как это ни прискорбно, похоже, я окончательно потеряла ее. Мы встречаемся и расходимся, как чужие. Ем я у себя, потому что с тех пор, как я стала изгоем в собственной семье, есть за общим столом стало невыносимо. Отец ведет себя так, будто я хрустальная: все время спрашивает, как я себя чувствую, подкладывает мне за спину подушки, подтыкает одеяла. Но когда я играю Шопена, он больше не пускается выделывать джазовые вариации левой рукой на верхних клавишах, и он больше не подшучивает над нашими отношениями с Крисом и не ставит свои любимые пластинки, под которые он раньше мог часами выбивать чечетку, сам над собой потешаясь.
И во всем этом виновата я одна.
Поэтому, когда Крис позвал меня поехать с ним в Карлайл в гости к его матери, я, не задумываясь, согласилась. Наверное, в тот момент мной уже полностью завладело отчаяние. Может быть, эта поездка поможет мне снова найти общий язык с моей матерью, решила я.
Когда мы добрались до угла улицы, где она жила, Криса залихорадило. Если бы не я, он бы, вполне возможно, потоптался бы вокруг дома и отправился обратно на первом же поезде.
— Да ладно тебе, можно подумать, ты к зубному идешь, — попыталась я встряхнуть его. Но я прекрасно понимала, что происходит у него в душе. Милый Никто, я надеюсь, что мы никогда не станем друг для друга чужими.
Оказалось, что мать Криса курит, из-за этого она сразу потеряла в моих глазах несколько очков. Когда она открыла дверь, я сразу почувствовала сигаретный запах у нее изо рта, да и от одежды тоже несло табачищем. Мне чуть плохо не стало. Такая симпатичная — и такая от нее вонь… Хотя, в каком-то смысле, это даже придало мне уверенности. Можно не бояться, что сейчас она начнет давать нам указания: делайте то-то и то-то. Потому что те, кто отравляют себя и других никотином, не имеют права давать окружающим никаких указаний, вот что я думаю. Поэтому я успокоилась, унюхав этот ее запах. Никто не смеет отравлять тебя всякими ядовитыми газами, я им не позволю.
