— Что ты делаешь? — простонал Страйк, его мутило от выпитого спирта и полученных ударов.
Порывы ветра сбивали с ног, но Эрлиг упрямо тащил его вперед.
— Эй! Ты слышишь меня? — на этот раз голос Лаки звучал уже громче.
— Я хочу тебя убить, — пояснил свои действия Эрлиг, не прекращая движения.
— А что потом?
Блокатор задумался, разжал пальцы. Лаки упал лицом в лужу, захлебнулся грязной водой. Эрлиг навесил ему еще пару раз и присел на корточки рядом.
— Что потом? — переспросил он. — Потом я угоню мотоцикл и буду ехать только вперед, пока не забуду про все это дерьмо.
Только сейчас до Эрлига дошло, что он теряет кровь, и он, стянув с себя футболку, порвал ее на лоскутки и начал заматывать себе живот. Лаки утвердился на четвереньках, кое-как поднялся на ноги.
— Я думаю, нам действительно пора.
— Я тебя ненавижу.
— Взаимно.
— Я не пущу тебя в свою машину. Ты весь в грязи.
— На себя посмотри.
Когда они проходили мимо «Соплей», разбитое окно было уже загорожено столешницей, а из помещения доносился гул — рейдерская команда продолжала играть свою ненормальную музыку. Они забрались в машину и посмотрели друг на друга.
— Извини, — сказал Эрлиг. — Что-то нашло на меня. Дать тебе аптечку?
— Ты тоже меня прости.
— Это все шторм. Радио вот не работает… Как ты думаешь, Туакану уже смыло?
— Мне кажется, я знаю, где она.
— Туакана? — хмыкнул Эрлиг.
— Эль. — Лаки поглядел ему в глаза и повторил:
— Я знаю, где ее искать.
— Весь мир сошел с ума, — тяжело вздохнул Эрлиг. — О Темный Папа… Ладно, поехали!
Вначале была тьма.
Если кто-то думает, что существует рай — это неправда. Тьма — это не сон и не забвенье. Тьма не бывает милосердной. Когда сознание начинает распадаться, она поглощает его, и тогда ты становишься эфиром. А потом материализуется Ад. Тьма — это мост между двумя мирами — плохим и очень плохим.
Я стоял на пороге бездны и стучал в открытую дверь. Если боль можно назвать существованием — да, я существовал. Тьма колотилась, как сердце, поле эфира сжималось до точки и расширялось до беспредельности, и все это было мной. Я собирался шагнуть в адское пламя, чтобы прекратить это безумие.
Ад существует, и это правда. Ад находится совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Ад — это не столько боль, сколько осознание боли. Он страшен тем, что милосердная смерть, приносящая короткие секунды анестезии, не придет и не щелкнет выключателем. Он вечен, и он делает вечным тебя.
Боль медленно отступала, и мне удалось открыть глаза. Правда, долго не удавалось сфокусировать взгляд. Потом я осознал, что смотрю в потолок. Я лежал на чем-то твердом и холодном, скорее всего, это был бетонный пол. Меня посетила мысль, что было бы неплохо повернуть голову и посмотреть на что-нибудь еще. Я попытался воспроизвести одно из ментальных упражнений, которым научил меня Лаки. Я пока не знал, что с моим телом, могу ли я двигаться, и что вообще происходит, я осторожно начал вдыхать, но поперхнулся и забился в припадке дикого кашля. Мне казалось, что мои легкие вот-вот вылетят наружу. Потом спазмы прошли. Потом вообще все проходит, надо только набраться терпения и ждать. Сознание услужливо отключилось.
