Тополян подошла к выключателю, щелкнула им. Полумрак над столом сгустился. Колеблющееся пламя свечи освещало теперь только лицо самой Тополян. Тени, падавшие на него, искажали черты, придавая лицу Светланы несколько зловещий вид.
– Я, Светлана Тополян, в присутствии своих одноклассниц и подруг, – снова начала она, – клянусь, что на любой вопрос буду отвечать правдиво и искренне. Клянусь также в том, что ни при каких обстоятельствах не стану разглашать услышанные здесь тайны и чужие секреты. Если же я нарушу клятву, пусть презрение подруг пребудет со мной до конца дней.
Немного подержав в руке свечу, Тополян передала ее Ире Наумлинской, поскольку та оказалась к ней ближе остальных.
– А вдруг кто-нибудь спросит меня о чем-то, что касается не только меня? – спросила Ирина у Тополян. – Это же непорядочно – выдавать чужие тайны.
– Неважно, – отрезала Тополян. – В любом случае отвечать надо правдиво, потому что, кроме нас, об этом никто не узнает. Клянись! – властно потребовала она.
– Нет, девочки, вы меня извините, но я так не могу, – робко воспротивилась Наумлинская.
И тут пламя свечи погасло. Возможно, от волнения Ирина слишком резко выдохнула.
– Тогда уходи, – заявила Тополян, включая свет. – Клянись или уходи!
Взгляд Наумлинской с надеждой скользил по лицам одноклассниц. Луиза Геранмае поспешно отвела глаза в сторону. Каркуша хоть и смотрела прямо на Наумлинскую, но молчала. Галя Снегирева беспокойно заерзала на стуле. Все напряженно ожидали развязки, но ускорить ее при этом явно не желали.
Тополян в выжидательной позе застыла в дверях. В комнате установилась противоестественная тишина.
Света Тополян до последнего времени не пользовалась уважением одноклассников. Так уж сложились обстоятельства. Вернее, если уж быть до конца честными, не сами они так сложились, эти обстоятельства. Во всем Тополян была виновата сама. Сознательно, изо дня в день, всем своим поведением она противопоставляла себя остальным ученикам. Во-первых, при каждом удобном случае демонстрировала высокомерие. О чем бы ее ни спросили, Света, прежде чем ответить, выдерживала порядочную паузу, за время которой успевала смерить собеседника с ног до головы долгим, оценивающим взглядом, и только потом отвечала или, что случалось не так уж и редко, и вовсе пренебрежительно отворачивалась. Дескать, она смертельно устала от тупости и хамства окружающего мира. И, как не трудно догадаться, вскоре с ней вообще перестали общаться. Все это вполне можно было бы пережить (мало ли на свете несимпатичных личностей!), если б Тополян не совершила несколько откровенно подлых поступков.
