Мы заметили, что комнаты опустели и все снова собрались вокруг четы Гринго - так сказать, чтобы попить свежей крови. Помпезная дама тоже была здесь.
- Такая степень неведения, - сказал Эгон, и я тут же понял, о ком он говорит, - если можно так выразиться, бризантный снаряд. Это ведь образец для других. Если он вдруг окажется несостоятельным, наступит конец света. Они должны бы выжить, уцелеть.
- А почему бы им не уцелеть? Кто их тронет? - Таков был мои глупый ответ.
На другой день к вечеру широкие коридоры института наполнились гулом. Прибыла новая партия кандидатов, среди них и взрослые уже парни, которых вскоре должны были призвать в армию. Всего примерно человек сорок, а значит, каждый из шести экзаменаторов получал на свою долю не меньше полдюжины, чтобы "прощупать их по всем линиям" - в классе (выслушать ученнейшие доклады про древних германцев и на близкие темы), в физкультурном зале и в своем кабинете; каждая группа оставалась наедине со своим экзаменатором. При таком наплыве кандидатов (они прибывали иной раз и по одному, так как не всегда удавалось собрать всех вместе) наш майор, живший тут же в доме, волей-неволей брал на себя, так сказать, роль коменданта и при поддержке двух обер-фельдфебелей помоложе (в гражданской жизни штудиенратов с кандидатской степенью) и одного унтер-офицера управлялся с этой оравой. (Двум вышеназванным оберфельдфебелям вменялось в обязанность проверять письменные работы кандидатов и выставлять за них отметки.) Голос майора раздавался и отдавался во всех коридорах, звучал он приветливо. Майор умел обращаться с молодыми людьми и усмирять шум и беспорядок в столовой и спальнях.
На следующее утро ровно в восемь я был уже на месте. Личные дела экзаменующихся лежали на моем письменном столе. Я, впрочем, давно перестал ожидать чего-то особенного или сугубо индивидуального от каждого новичка. В большинстве из них трудно было угадать будущую личность ("насколько об этом может идти речь"). Они являли собой лишь чеканку времени - словно монеты.
Третьим ко мне вошел симпатичный молодой человек, и я сразу же, только он появился в дверях, понял, что для всей этой прусской солдатчины он годится примерно так же, как поварешка для стрельбы. Пока он подходил к моему письменному столу - я указал ему на стул, стоящий рядом, - во мне вдруг пробудилось что-то, что я, пожалуй, назову "инстинктом спасения". Я был в этом смысле уже настолько твердо настроен, что определил свой образ действий еще до того, как он сел. Это был полноватый мальчишка среднего роста (мальчишка, несмотря на то, что по возрасту почти взрослый), с хорошим лицом и миндалевидными глазами, нет, скорее, яйцевидными.
