– Нет пока, – виноватым голосом призналась Снегирева.
– А зря, – подлила масла в огонь Черепашка. – Я сомневаюсь, что с помощью этого репортажа тебе удастся собрать всю сумму, каким бы гениальным и душещипательным он ни оказался.
– Ты права, Люсь… Я обязательно… Прямо сегодня… Честное слово… Хорошо, что ты мне напомнила…
– Да мне-то что? – перебила Галин словесный поток Черепашка. – Передо мной-то ты можешь не оправдываться. Просто я за дело переживаю. Слушай! – вдруг громко выкрикнула она в трубку, так что Снегирева даже вздрогнула от неожиданности. – У меня идея! Короче, живет на свете человек по кличке Патриот. Эта кличка приклеилась к нему еще с середины семидесятых годов, когда он сидел в тюрьме за хранение антисоветской литературы… А ты знаешь, что в те времена называли антисоветской литературой?
– Нет, – ошарашенно призналась Галя. Она все еще никак не могла взять в толк, чем вызвано столь внезапное оживление Черепашки и к чему она вообще заговорила о каком-то уголовнике.
– Солженицын, Василий Аксенов, Венедикт Ерофеев, Набоков, Цветаева, Пастернак, Мандельштам, – продолжала как из пулемета строчить Люся. – Все это считалось в те годы антисоветской литературой, а людей, которые читали эти книжки и другим давали, называли диссидентами. Слышала такое слово?
– Конечно, – откликнулась Галя. – Только что плохого в стихах Пастернака и почему они антисоветские? – искренне удивилась она.
– А это ты у тогдашних правителей спроси, – хихикнула Люся. – Правда, вряд ли тебе это удастся… Никого из них, кажется, уже в живых нет. Но я не об этом. Ты не перебивай, а то я мысль потеряю. Короче, этого, так сказать, диссидента в тюрьме окрестили Патриотом. А он, надо сказать, и в самом деле очень любил родину. Он потому и хранил у себя все эти книжки и распространял их, что гордился тем, что все эти поэты и писатели – его соотечественники, понимаешь? И еще он боялся, что о них вообще забудут. И в тюрьме все заключенные, даже матерые уголовники, относились к нему с большим уважением. Но про тюрьму много писать не стоит, мне кажется… Короче, нам этот Патриот интересен сейчас, в наше время. Ну, сколько ему может быть лет?
– Где-то под пятьдесят, – оживилась Снегирева. Наконец-то до нее начало доходить, куда клонит Черепашка.
– Ну да, – согласилась та, – я тоже так думаю: около пятидесяти. И он стал дико крутым бизнесменом. Допустим, у него свое издательство…
– Точно! – в тон ей завопила Галя.
