В кафе играла музыка «времен Дашки». Молодежь ритмично двигалась ей в такт. Чуть-чуть покачивались бедра, лениво двигались плечи, волосы с плечей сбрасывались едва уловимым легким движением руки. В полумраке все это казалось то ли пляской сомнамбул, то ли каким-то ритуальным действом, то ли еще чем-то.
Стасик принес коктейли. Нина взяла соломинку, сидела тихо и неподвижно. А Стасик смотрел на танцующих сильфид, длинноволосых, джинсовых, без тайн. Ну какая, скажите, тайна в девушке в обтянутых штанах? Все на виду. Ягодички-фасолинки. И ягодички-яблоки. И ягодицы-полушария. И попки плоские, как лопата, и стесанные книзу, как у мартышек, и основательно фундаментальные зады на века, не поддающиеся никаким разгрузочным дням.
– Как я им завидую! – сказал он. – Свободе их движения, раскованности, независимости от пустяков, которыми мы всегда повязаны были и есть.
– Не подозревала, что ты можешь чему-то завидовать.
– А что ты обо мне знаешь? – печально спросил Стасик.
– Где сейчас твой секретарь? – сменила тему Нина. – Тот, помнишь?
– А! Деловой был парнишка. Он поднабрался тогда на производстве, сейчас помощник одного босса по экономическим вопросам. Защитил кандидатскую. Ну так выпьем за них, за идущих вослед.
– Как там Славик? Давно что-то не приезжал, – спросила Нина.
– Читает, паяет, рисует… Живет! Приезжать не хочет. Говорит, жалко времени.
– Скажите! – как-то обиженно прошептала Нина.
– Это отговорка для меня, – засмеялся Стасик. – Тебе бы сказал что-то другое…
Нина заплакала.
Она не плакала уже тысячу лет.
Ни когда умерла мама… Кира…
Она не плакала от злости, когда уходила из журнала.
От ненависти, когда разводилась с Евгением.
От страха, когда болела Дашка.
Теперь вот заплакала от встречи с отвергнутым ею родственником.
Какие-то сошедшие с рельсов эмоции… Нервные клетки, потерпевшие крушение…
Ночью выпал первый снег и скрыл всю осеннюю грязь. Много ли надо человеку? Была в белизне какая-то магия. Люди не хамили друг другу в транспорте, некоторые даже улыбались.
Нина стояла у шторы, ожидая, когда выбегут старухи, радовалась снегу, зиме, но что-то тревожило ее. Радость без причины (какая причина – снег?) – это всегда опасность, что жизнь хочет тебя надуть. И предлагает маленькую радость перед большой пакостью.
Как тихо стало у них дома с тех пор, как уехала Алена.
– Вывели козу, – ворчала свекровь.
Но Нина видела: ей тоже стало не хватать живой природы, какой была эта баламутка Алена. Она даже бегать стала хуже. Нина видела – куда-то делся этот бодрый сине-олимпийский натиск. Люди теперь не смотрят ей вслед так, как раньше: во дает, старуха! А как-то жалеючи, сочувственно. И Евгений перестал к ним приходить, пришел как-то, сели они втроем, а говорить не о чем… Так и промолчали весь вечер, пялясь в телевизор.
