– Ну, – спросил он, как спросил бы и при Лидии, – ты, значит, еще не на пенсии?
– Не на пенсии, – ответила Зинаида.
– А сколько выработаешь? – живо интересовался он.
– Да мне хватит, Леня, – засмеялась Зинаида. – Я нетребовательная.
– Зря, – строго сказал Ленчик. – Зря. Я вот смотрю на Маню и грешным делом ее ругаю. Прийти к старости с худой крышей над головой – разве ж это доблесть? Ну что, она не могла отхлопотать себе квартиру с удобствами? За столько лет службы? Надо уметь жить и для себя, и для других.
– Так не бывает, – грустно сказала Зинаида. – Во всяком случае, мне такие не встречались.
– А ты посмотри на меня, Зинаида, хлебнул полной мерой и понял: надо жить равномерно. И для себя, и для других, и за идею, и за деньги. Всего помаленьку. А у Мани до седых волос одна идея. И ее пьяная подруга говорит ей правду, ей-богу!
Как бы это выглядело в разрезе, если бы?.. Если бы можно было высветить, вычленить, высчитать, вычертить, обнажить, обнародовать суть мыслей каждого в этот момент, раздеть догола, что ли? Облупить яичко?
«Ах ты, господи боже мой, – думала в тот момент Маня. – Я такая набитая дура! Мне надо было с карандашом все высчитать, а так, если еды не хватит, то я даже не знаю, к кому обратиться. Ведь всем сразу станет ясно, что у меня не хватило денег, а я не хочу, чтоб это видели… И потом, если брать взаймы, то сколько? Полсотни? А когда я отдам? Главное, чтоб свои не заметили… Лидуся… А этот халатик помпадурший загоню… Вот уже сороковка, там цена, слава богу, сохранилась. И самовар мне ни к чему но если Сережа когда приедет, он обязательно спросит: где самовар? Тут не отговоришься, что мал или велик… А попросить надо у егоровской жены. Точно! Отдам! Что я, без рук и ног? Выйду на два месяца на перепись. Звали ведь. Вот еще наказание – Дуська. Она тут может устроить цирк на льду, все к тому идет… Сейчас она вроде спит?.. Но это ничего не значит… Она просто затаилась. В ней сейчас что-то бродит, и один черт знает, что выбродит… Бешеная баба. И снотворного у меня нет, а то бы ей дать… Пойду спрошу у Женечки, у нее целая коробка со всякими таблетками. Суну ей, как от головы, и пусть спит, горемычная… Отоспится – отойдет…» И Маня побежала к Жене, которая, стоя во французской грации перед маленьким Маниным зеркальцем, привычными движениями накладывала на веки голубой с перламутринкой тон.
– Совсем легкий летний макияжик, – сказала она. – Я тебе, Манечка, оставлю кое-что. Ты, конечно, делать ничего не будешь, я тебя знаю, но лосьончик тебе очень необходим. У вас тут пылища, поры забиваются, а ты придешь с улицы, ваточкой лицо протрешь – и порядочек.
