Тот ритуал с губкой, за которым она наблюдала неделю назад, был для нее чистой формальностью, потому что она не могла играть, как играла Шарлота, отжимая губку и заглядывая в глаза своей подружке, и улыбаясь, и снова осторожно действуя губкой. У нее все было по-другому. Она была одержима одним желанием – как можно скорее коснуться губами, языком этих бугорков. Скорее! Скорее! И вот он, вожделенный момент!
Упершись ладонями в бедра Кристины изнутри, она впилась в ее лоно, словно вурдалак в горло жертвы, и почувствовала, как по всему ее телу растекается сладкая истома, как тоскует ее собственное лоно, исторгая росу желания. Потом она принялась ласкать пальцами эти ткани, попыталась проникнуть внутрь, но неожиданно для себя встретила сопротивление. Нет, это не было каким-то осознанным действием со стороны Кристины, просто, словно створки моллюска, лоно девушки судорожно сомкнулось, не впуская хищника, надумавшего полакомится нежным мясом.
Но Эмили уже не могла остановиться, она должна была идти до конца – ее пальцы вторглись внутрь и… нашли там пустыню, в которой, казалось, никогда не шли дожди. Она прекрасно знала, что это значит – она сама была женщина, и ее влаги сегодня хватило бы для них обеих, но она знала также, что поделиться этим невозможно, как невозможно было для нее прекратить этот обреченный на неудачу приступ.
Но главной сейчас была уже не Кристина, а она сама, Эмили, которая не могла уйти отсюда, не получив то, без чего, как она чувствовала, она умрет, погибнет. Обо всем остальном пока можно было не думать. Не убирая пальцев из горячего лона Кристины, она, удивляясь собственной сноровке, сняла с себя то, что могло ей помешать, и, вооружившись дубинкой, несколькими резкими и судорожными движениями довела себя до ошеломляющего оргазма. Ощущения, которые она испытала, были настолько сильны, что она целую минуту не могла подняться с колен – ее голова лежала на ногах по-прежнему безразличной и безвольной Кристины. Наконец, она превозмогла себя, поднялась, с трудом натянула форменные брюки, которые даже толком не успела снять – они, сложившись гармошкой, вместе с трусиками просто упали вниз.
Ноги едва держали ее.
Она взглянула на Кристину, которая так и не шелохнулась за все это время. И вдруг пронзительная мысль обожгла ее. Кристина полусидела в той самой смешной и уродливой позе, в которой она представляла себя, когда Том или кто-то другой овладевал ею. И то же безразличие, которое она увидела бы в своих глазах, будь тогда перед ней зеркало, увидела она теперь в глазах Кристины. Она могла пребывать в этой позе с распахнутыми ногам еще сколь угодно долго, потому что ей были совершенно безразличны те, кто пришел бы сюда, чтобы овладеть ею и несколько мгновений испытывать то, что может дать трение друг о друга обнаженных тел. И заглядывая в глаза этой девушки, Эмили увидела еще кое-что – она увидела себя, такую же беззащитную и равнодушную. Впрочем, были и отличия: те, кто когда-то брал ее, давали ей что-то взамен, она же не могла предложить Кристине ничего, кроме своего сомнительного предположения о том, что девушка от этого соития получит то же, что желала получить она.
