– Сто раз, как сегодня, праздновать Рождество вместе с тобою!..
А затем она уже одна в убогой комнате, освещенной одной свечой, воткнутой в горлышко бутылки; она тихо плачет: ее дочь больше уже не принадлежит ей, ее отнял отец ребенка, чтобы удалить девочку от развратной жизни, которую ведет ее мать… Неправда!.. Чтобы не умереть с голоду и ей, и ребенку… Что она должна была сделать? Ее девочка…
Я вздрагиваю, как от холода.
Эта девочка?!.. она моя… какая она была маленькая… два года и два месяца… на ней была красненькая юбочка, голубая мантилья с капюшоном, белые рукавички; в капюшоне она походила на гномов из немецких сказок… Она дала себя взять за руку и увести без сопротивления, улыбаясь… она и меня видела улыбающейся… Я улыбалась, как мертвая, глазами, которые внутренне плакали.
Я почувствовала на шее чью-то руку и услыхала чей-то голос:
– Маркетта, гей! Я уже с полчаса спрашиваю, хочешь ли ты кусочек panetton?
Это мой кавалер.
Ничего не отвечая ему, я поднялась и ушла.
Мадам Адель последовала за мной.
– Послушай, Маркетта, ты себя вела ужасно невежливо; молчала, словно мумия!
– Извините, я себя плохо чувствую.
– Что у тебя, морская болезнь? Ты имеешь вид новобранца в его первый день его в казарме… Куда ты сейчас идешь?
– К себе.
– Как? И оставляешь компанию? Я окажусь в глупом положении! Не думаешь ли ты, что он пришел сюда только затем, чтобы откушать?…
– Кто это – он?
– Хозяин, дура! Как ты этого не понимаешь!
– И отлично, обслуживайте его сами: мне все равно!
Я вошла к себе и бросилась в постель, вся дрожа от холода; зубы мои судорожно сжались, глаза словно жгло, и я их закрывала. Я хотела ни о чем больше не думать…
Чье-то рыдание нарушило тишину комнаты: одним прыжком соскочила я с постели и с невыразимым страхом стала напряженно прислушиваться.
Из соседней комнаты, где жила Надин, снова донеслись звуки заглушенного плача.
И там кто-то плачет, кто-то так же страдает. Я вышла в коридор и толкнула дверь, которая была чуть прикрыта.
Там на полу, на ковре, с прислоненной к креслу головой, лежала Надин.
– Надин!
Она не отвечала. Руки ее лежали на груди, и одна из них конвульсивно сжимала какую-то карточку; я осторожно повернула ее и посмотрела: девочка.
Мое сердце переполнилось тоскливым отчаянием, и я бросилась на колени возле нее.
– Надин!
Она повернула ко мне свое мокрое от слез, измазанное пудрой лицо; я смотрела на нее с такой нежностью, какую только она одна могла понять.
– Но она умерла… я не была бы здесь…
