Зато внутри кучерявилось ореховое рококо – греза лакея о Версале; кованая лестница, ведущая на второй этаж, была обсажена золотыми розами. Какой вкус, с трудом выговорил я, борясь с тошнотой, и тетя Рая совершенно по-детски просияла: все это дизайнер подбирал, мы же с Изей ничего в этом не понимаем, значит, правильно положились, ну и влетело тоже, конечно, боюсь даже сказать, но у нас же серьезные люди бывают, сегодня иначе нельзя, не будут уважать, четвертый вице-мэр удивился, что во дворе бассейн такой маленький, – если человек, мол, не может устроить свою собственную жизнь, значит ему нельзя и доверить серьезный госконтракт, что с того, что Изя строил и на Байконуре, и в Уренгое, пришлось расширять, углублять... До того расширили и углубили, что во время следующей деловой встречи один серьезный человек в нетрезвом виде свалился в бассейн и захлебнулся насмерть – поплыл не в ту сторону и не доплыл, пришлось аквалангистов вызывать, а потом оцеплять бассейн кованой оградой, тетя Рая теперь к бассейну и подходить боится, да и к забору тоже, деревенские в любой момент могут швырнуть навозом или грязью, им же, новым русским, все завидуют...
Сейчас-то еще ничего, присмирели, случаются только отдельные партизанские вылазки, а то, бывало, открыто шли на приступ, с ружьями, приходилось отбиваться пулеметным огнем, – особо отличился дяди Изин шофер, вспомнил, видно, Афган своей молодости, прямо десять лет сбросил, шутил, смеялся – тетя Рая его никогда таким не видела. Оказалось, он служил когда-то капитаном спецназа – тетя Рая после этого так его зауважала, что начала обращаться к нему по имени-отчеству – Дмитрий Сергеевич, а дядя Изя сразу вдвое поднял ему зарплату. Только я не должен передавать это Леве – ну, мало ли, вдруг позвонит... А то дядя Изя дал шестьдесят тысяч на операцию своему заместителю – долларов, конечно, сейчас же все считают в долларах, – так Лева так ругался, так ругался...
– Но что же делать, не смотреть же, как человек умирает?.. – тетя Рая взирала на меня своими черными еврейскими глазами с такой мольбой, что усомниться было невозможно: да, спасти знакомого человека от смерти у серьезных людей явно считается делом глубоко аморальным. Постыдным, как всякая непрактичность.
Или, может быть, постыдной считалась только помощь высших низшим, а верность низших высшим все-таки приветствовалась? Кажется, Дмитрия Сергеевича все же никто не осудил, когда он в два часа ночи примчался из Медведкова (он тоже проживал в Медведкове) на такси по первому зову тети Раи... Тетя Рая поскользнулась на мраморной слизи своей версальской лестницы и грохнулась об эрмитажный паркет с такой силой, что пролежала со сломанной щиколоткой, даже сама не знает сколько. Очнувшись, доползла до телефона – охрана не отвечала, видимо, отправившись в карательный рейд по ночному партизанскому краю, а дядя Изя уже вторую неделю выбирал стройплощадку в Тайшете. Постоянной прислуги в доме не водилось – тетю Раю смущало присутствие посторонних; да и перед приходом девушки-коллаборационистки из партизанского села она, ползая на карачках в своих вечных дачных трениках, непременно протирала пол сама: «А то она еще подумает, что я какая-нибудь грязнуля!» К посуде же тетя Рая и вовсе не позволяла прикасаться чужим рукам – все мыла сама вытертой зеленой губкой среди промышленного блеска суперсовременной кухни-фабрики.
