Никогда в жизни она не произносила таких серьезных слов, и никогда в жизни собственные слова так не укрепляли ее уверенность. Даже в заплаканных глазах Мягкова начало светиться что-то вроде уважения.
– Я вас подброшу, – решительно завершила тетя Рая. – Позвоните, чтобы жена вас... – и поспешно перескочила: – У вас дома кто-нибудь есть?
– У меня нет дома, – уже не пытаясь играть в равнодушие, с бесконечной горечью произнес Мягков. – Есть двухкомнатная одиночная камера в Черемушках. Меня там даже не запирают – знают, что бежать мне все равно некуда, сам вернусь... Знаете, меня всю жизнь очень обижало, когда жена говорила, что я не мужчина, – и все-таки она оказалась права!..
Он снова пытался рисоваться безразличием к собственной судьбе, но тетя Рая подчеркнуто не приняла этот тон, продолжая смотреть на него очень серьезно и выжидательно, и голос его снова упал в глухую безнадежность.
– Если бы я был мужчиной, я бы уже давно бросился с моста... Или с балкона... Но я боюсь воды. И высоты. И удушья. И электрического тока. Ведь я же читал электротехнику, даже диссертацию защитил, я знаю – надо окунуть руки в соленый раствор и... Но я даже этого не могу...
Слова были безжалостные, но красные глаза оставались совершенно собачьими, умоляющими. Не отпускать, не отпускать...
– А дети у вас есть?
– Есть дочь. Живет в Лондоне. У них же это теперь своего рода карьера – выйти замуж за иностранца...
– Эта мода пройдет. Они поймут, что там они – прислуга. Даже богатые.
– А здесь мы кто – разве не прислуга?..
– Нет. Мы побежденные. А они прислуга.
В последних ее словах даже прозвучало что-то вроде металла. Она никогда в жизни не ощущала в себе столько несломленности.
– Я все поняла. Я вас никуда не отпущу. Вам в таком состоянии нельзя оставаться одному. Пойдемте где-нибудь посидим...
– Я бы с огромной... С огромным... – в красных собачьих глазах затеплилась надежда. – Но сейчас везде так дорого, а я не могу брать деньги у женщин... Я и у бывшей жены не беру, она просто заранее оплатила мои консультации – ну, не пропадать же...
Он искательно взглянул на тетю Раю, пытаясь понять, не презирает ли она его за это, и она впервые за эти страшные дни улыбнулась:
– Я не женщина, я друг. Вернее, что это за глупость – женщины и есть лучшие друзья. Это сейчас пошла такая мода – женщина должна быть в первую очередь шлюхой...
Она едва не употребила более крепкое словцо, чего не делала ни разу в жизни среди мата-перемата бесчисленных строек коммунизма своей бурной молодости.
