Вторая же Моника Слай, неведомая и безумная, хулиганка, разгромившая кабинет собственного босса, сорви-голова, совавшая руку в аквариум с пираньями, короче, эта фантастическая Моника Слай пылала гневом и стыдом. Именно так: сначала гневом, а потом стыдом. И стыдилась отнюдь не того, что сделала, – а того, что так и не решилась сделать.
Встать, вытереть сопли и слезы, надменно взглянуть на капиталиста-кровососа, этого хама-миллионщика, и ледяным голосом процедить: «Мое заявление будет у вас на столе через десять минут, а сейчас потрудитесь оставить меня одну…».
Моника ощутила, что в руках у нее какой-то сверток. Поднесла судорожно сжатый кулак к глазам. Конверт с логотипом «Бэгшо Индепендент», а в нем небольшой плотный квадратик. Моника медленно распечатала конверт.
Тускло сверкнуло серебро. Платиновая карта на предъявителя.
Она была отличным делопроизводителем. Она разбиралась почти во всем, пусть и не глубоко, но достаточно, чтобы вспомнить: платиновая карта обеспечивается капиталом не менее пятисот тысяч долларов. Полмиллиона баксов. Пол-лимона.
Хью Бэгшо, самодур и хам, отдал ей в полное распоряжение полмиллиона долларов. И еще одну вещь отдал, приказ – за неделю перестать быть Моникой Слай. Стать другим человеком. Красивой, уверенной в себе, прекрасно упакованной штучкой. Говорящий костыль, инкрустированный бриллиантами.
Можно представить, как они все будут смеяться. Все эти Сью, Бель, Линды, Мэгги, Джины и Сандры. И громче всего будет хохотать красавчик Хью, Хью Бэгшо, ее босс и тайная любовь.
Потому что она влюбилась в него с первого же взгляда, и невозможность этой безумной, немыслимой любви приняла так же покорно и обреченно, как всю жизнь принимала все тычки и насмешки младших брата и сестры, постоянное ехидство матери, недоуменное пренебрежение сослуживцев, равнодушное презрение сверстниц – тех самых красавиц, в одну из которых ей велел за неделю перевоплотиться Хью Бэгшо.
Она не зарыдала, не закричала, не швырнула карточку в стену, просто положила ее на подзеркальный столик и побрела, шаркая ногами, в ванную. Встать под горячий душ, смыть с себя вонь тухлого мяса и сегодняшнего позора, забыть, забыть…
Солнце заливало ванную сквозь матовые стекла, и в помутневшей воде тяжело метался крупный серебристый карп. Джозеф. Ее домашний питомец.
Моника разом забыла все беды и склонилась над ванной.
– Ах ты, бедный мой! Совсем я из ума выжила. Забыла на работе все твои подарки. Душно, да? Грязно тебе здесь, бедолага. Ничего, сейчас…
