– Эй, ты! Поди сюда! – прищелкнул он пальцами, и Ирена даже покачнулась, обнаружив, что и взгляд, и пренебрежительный жест адресованы Игнатию.
Тот недоверчиво оглянулся, потом растерянно посмотрел на Адольфа Иваныча:
– Это вы мне?
Тот уничтожающе хмыкнул, а услужливый Булыга перевел значение этой ухмылки:
– Тебе, тебе, кому же еще? Давай выбирай: в портках али без?
– Че… чего изволите? – искательно переспросил Игнатий, стискивая руки, и Ирена едва не взвизгнула от унижения.
– Нептунчику, вишь ты, охота зубки об чьи-то лытки почесать, так вот, значит, избирай: тебя кусать голожопого аль в штанах? Это я к тому, что ежели запасных штанов не имеется, то эти лучше поберечь, – охотно пояснил Булыга. – Только гляди, рук не распускай да не лягайся, посмеешь обидеть их собачье сиятельство, я тебе…
Он снова потянул из-за пояса плеть, и глаза Игнатия, чудилось, сделались в два раза больше, чем прежде:
– Я не… не понимаю… вы тут про что толкуете?
– Понимать нечего! – нетерпеливо перебил Адольф Иваныч и выкрикнул: – Нептун, ату его!
Болезненно скулящий Нептун вмиг преобразился. Шерсть его ощетинилась, зубы оскалились. Он вихрем сорвался с неудобного плетеного кресла, которое от толчка опрокинулось, и бросился на Игнатия.
Тот протестующе вскинул руки, но успел только тоненько, по-детски вскрикнуть, как Нептун всеми четырьмя лапами ударил его в грудь, сшиб наземь и принялся трепать зубами его одежду, добираясь до тела, в то время как управляющий с Булыгою оглушительно орали и улюлюкали, на два голоса вопя:
– Ату! Ату его!
У Ирены потемнело в глазах от бешенства. Она ринулась вперед и, что было силы пнув извивающегося Нептуна в голый темно-рыжий бок, оглушительно, так, что у самой зазвенело в ушах, завизжала:
– Нептун! Пошел вон!
Пес поднял отвисшую слюнявую морду и поглядел на Ирену с выражением такого изумления в налитых кровью глазах, что она невольно опустила ногу, занесенную для второго пинка. Ни одной минуты Ирена не боялась, что натасканный на опасные развлечения бульдог бросится на нее! Еще не родилась на свет собака, которая не то что укусила – кинулась бы на Ирену. Самые свирепые псы угрюмо отворачивались, в худшем случае тихо, сдавленно, угрожающе рычали, но не смели нападать, услышав ее сердитый окрик. Эта способность Ирены была предметом смертельной зависти брата Станислава, который боялся собак с детства – и они это каким-то образом чувствовали, так что ни одна самая расплюгавенькая шавка не упускала случая на него тявкнуть.
