Он решил унизить ее так же, как унизил Игнатия! Но не выйдет. Не выйдет!
Она вздернула нос и призвала на помощь всю ту каплю шляхетского гонора, которая была растворена в ее буйной русской кровушке:
– Я Ирена Александровна Лаврентьева, в девичестве графиня Сокольская.
Адольф Иваныч тупо моргнул, потом повернулся к Булыге, который пялился на Ирену, словно она заговорила не на русском, а на каком-нибудь нечеловеческом языке, и сказал:
– Сигары!
Булыга подскочил, хлопнул в ладоши. Прибежал мужик, верно, лакей – в ливрее и суконных башмаках с пуговицами, держа в охапке плетеный столик, на котором лежали две сигары, спички, стояла бутылка с коньяком и на редкость уродливые рюмки с длинными толстыми ножками. Другой лакей волок в охапке плетеное же кресло, подобное тому, в котором восседал управляющий, а за ним бежал черно-пятнистый, непомерно жирный бульдог.
Ирена не знала, чем возмущаться: тем ли, что управляющий не встал, приветствуя ее, вообще не сказал ни слова, тем ли, что намерен курить в присутствии дамы. Отец-то ее держал себя по-старинному, никогда не курил в присутствии женщин, а только по утрам в своем кабинете. Что же, этот Адольф Иваныч думает, что она будет сидеть с ним рядом, беседуя и при этом вдыхая горький табачный дым?! И где в таком случае кресло для Игнатия?
И тут же в принесенное кресло вскочил бульдог, причем завалился на спину, явно подражая Адольфу Иванычу! Он слегка разинул пасть, и Булыга, ухмыляясь во весь рот, сунул в эту пасть сигару, уже раскуренную Адольфом Иванычем. Пес стиснул челюсти и, скосив глаза на тлеющий огонечек, принялся пыхтеть и сопеть, дымя при этом, как пароходная труба.
Адольф Иваныч закурил новую сигару, с умилением глядел на пса и приговаривал:
– Умница, Нептун, ты большая умница! Однако никак не выучишься затягиваться. Погляди, Булыга, он совершенно по-детски курит, только дымит, а в свое нутро не принимает!
– Так точно, Адольф Иваныч, – еще ниже свесил голову в угодливом поклоне Булыга. – Где им… Животина – она и есть животина!
– Однако преусердная! – значительно воздел руку с сигарою Адольф Иваныч, и Булыга старательно закивал: преусердная, мол.
Полнейшее согласие выразилось и на лицах стоявших навытяжку лакеев.
Ирена с изумлением оглянулась на Игнатия. Она не верила… просто не могла поверить своим глазам! И потрясла ее вовсе не курящая собака – подумаешь, балаганный фокус, только собаку жалко! – а нарочитое, вопиющее пренебрежение, с каким относился к ним с Игнатием этот непотребный Адольф. Курить при даме! Сидеть, не предлагая ей сесть! И ни словом не ответить на ее слова, не представиться! Если бы ей удалось найти силы заговорить, она уж нашла бы подходящий эпитет для этого зарвавшегося наглеца, даром что никогда в жизни не приходилось браниться, однако от возмущения у нее буквально присох язык к гортани. Нет, молчать больше нельзя!
