— Живьём-то бы лучше, — сообщил мне Стёпа,— но ежели он начнёт прогрызать сетку, тогда придётся стукнуть. Давай, парень, не разевай теперь рот! Выдымливай!
И я принялся дымить, вставив изогнутый конец трубки дымаря в главный ход норы. Стёпа поправил меня — присыпал землёй трубку, чтобы дым не пропадал даром, а «полняком шёл в нору». Правильное замечание.
Хотя я и относился к Стёпе с добродушной насмешливостью, всё же сейчас я почувствовал его первым охотником, а себя — вторым. Ведь он уже добыл на своём веку шесть корсаков, а я ни одного.
Спустя некоторое время дым показался из ближнего выхода.
— Давай, паря, дыми, дыми! — приказывал Стёпа. — На полный мех шевели, чтобы ему ноздри разъело.
И я дымил «на полный мех», качая мехи правой рукой и левой придерживая дымило.
Так прошло немало времени. Корсак не появлялся.
— Степан Кузьмич, — обратился я к своему набольшему, — никак, на пустую нору напали?
Только я произнёс эти слова, как Стёпа крикнул:
— Эх, сундуки! Проглядели... Вон он где! Сыпь теперь ему соли на хвост — остановится.
Оказывается, мы проглядели четвёртый выход, и серая степная лисичка — корсак — воспользовалась именно этим выходом.
— Значит, пропало наше дело! — с грустью сказал я.
— А ты, паря, не горюй, — посоветовал мне Стёпа. — Заслоняй ход. Забивай его. Один выскочил, а другой, может быть, там.
Охотничий пыл меня бросал слегка в дрожь, когда я заделывал четвёртый выход.
Стёпа, заметив это, сделал замечание:
— С такими торопыгами сам торопиться начинаешь... Ну да ничего. Это корсачонок выбежал, ноздри у него не выдержали. А матёрые в норе.
И он не ошибся. Не прошло и двух-трёх минут дымления, как в сетке оказалось сразу два корсака.
Стёпа молниеносно скрутил их там и крикнул мне:
— Давай их живьём в мешок!
Я помог ему скрученных и запутавшихся в сетке корсаков положить в мешок и туго свернуть его, так, чтобы звери лишились возможности двигаться. Пока мы этим занимались, из норы, освободившейся от сетки, выбежали ещё три корсака: матёрые и корсачонок. Стёпа ударил себя кулаком по лбу.
— Так тебе и надо, старый дурак! — сказал он себе, видимо повторяя слова деда. — Не заступил нору... И всё ты, Фёдор! — напустился он на меня. — Вам, городским, только двустволками в чаек пулять, а не то чтобы зверя брать...
Корсаков, не заходя в деревню, мы доставили на станцию, где сдали их живьём.
Сдавая, Стёпа сказал:
— Мне ситцем, а ему шапкой рассчитывайтесь.
За живых корсаков уплатили вдвое. Зверьков посадили в клетку вместе с тремя другими, сказав, что теперь их можно отправлять в Омск, какому-то учреждению с довольно странным названием «Живзверьзагот».
