Словом, в конце концов вымахало животное размером с люстру, разлапистое такое, глазищи — во! Хозяину верен, а с гостями — зол. Никакой сторожевой собаки не надо. Игоряша, когда в настроении, порой гладил Федосея палочкой на расстоянии и вел с ним разнообразные беседы на общемировые темы. Книгоед пока до интеллекта не дорос, это дело будущего, но часто очень впопад перебирал толстыми, с карандаш, усами, шлепал жвалами и пускал едкую коричневую слюну — будто все понимает и ответить хочет. Игоряша холодел и радовался.
Сейчас, правда, Федосей что-то притих. Лишь глазищи в темном углу сверкают. То ли сытый, то ли клетка не нравится — сразу не разберешь…
А вот над книгоедом — на стене — нечто новое. Поясной портрет Игоряши. 1000 мм X 500 мм, масло, художник неизвестен, XXI в. Написано очень похоже. Игоряша — как живой: в кепке, при галстуке, рубашка чистая, немятая, в одной руке — кованый гвоздь с нанизанной на него книжкой (название неразборчиво), в другой — цепочка. Чем оканчивается цепочка — непонятно, но каждому ясно: это книгоедский поводок. Игоряша любил иногда Федосея на прогулку выводить. Прохожие седели.
Правее картины на стене — в рамочке, под стеклом — Письмо Игоряши. Причем не факсимиле какое-нибудь, а самый подлинный оригинал. То история давняя.
Лет пять назад Игоряша написал своему другу, генерал-доценту филармонии Карбованцеву Петро Армавировичу, текстовику и словеснику, письмо с вопросами о существе мироздания и вообще о жизни как таковой, в том смысле, как ее следует понимать в утренние и вечерние часы. Однако письмо скоро вернулось — по причине плохого почерка на конверте. Игоряша тогда очень обиделся на почту: ведь генерал-доцент жил всего-навсего двумя этажами выше. Плюнул Игоряша, закаялся письма писать, а это, вернувшееся в штемпелях как отечественных, так и заграничных, куда-то закинул, после чего поднялся наверх сам, и пошли они с Карбованцевым книжки читать.
С тех пор Игоряша нервным стал: как хотя бы почтовую марку увидит — его сразу же трясти начинает. А сколько он своей машинке открыток скормил — простых и поздравительных — не счесть.
И надо же, какой дотошный народ эти музейные работники! Не поленились — раскопали Письмо, в рамку вставили, на стенке вывесили. Но — и такта им не занимать: вскрывать не стали.
Наконец взгляд Игоряши остановился на полках с книгами. Что скрывать, это главный предмет обстановки в жилище современного цивилизованного человека. У Игоряши было штук пятнадцать полок с заветными изданиями, которые ему и в душном сне не приснилось бы спускать в пластмассовый бункер машинки.
