Ей неуютно здесь, среди своих. Глотнув простой и свободной студенческой жизни в столице, Селестина чувствовала, что всё более страшится мрачных и странных родовых обрядов, своей пугающей оборотной способности. Она боится стать такой же, как мама – бледной и робкой; или такой, как жёны братьев, готовые впиться друг другу в горло за спинами своих мужей. В отцовском замке Селестина задыхается, словно в душном страшном подземелье, где вокруг одни крысы, одни крысы…
– И кто же он? – насмешливо спрашивает отец, нарушая всеобщее молчание, и Селестина вдруг понимает, как же на самом деле она ненавидит их. Свою собственную семью.
Боится и ненавидит.
Вот за то, что боится, пожалуй, и ненавидит.
Эти отвратительные собрания при полной луне, кольцо чёрных сов возле главной башни и пронзительный взгляд отца – старого вожака Йозефа.
– Он знает, кто ты?
– Да, отец. Он знает, что я умею летать и оборачиваться мышью.
– И он, конечно, принимает это?
Селестина ответила не сразу.
Нет, её возлюбленный ничего не знает – никогда она ему об этом не расскажет! И отец всё прекрасно понимает.
– Он состоятелен? Богат? Какая-нибудь важная персона? – продолжал спрашивать отец. Да, всё он прочитал на её побледневшем лице, заметил дрожащие тонкие руки, и теперь дочери казалось, что он измывается, просто тянет время, смакуя каждое слово, звучащее обидной насмешкой.
И Селестина решилась.
– Это неважно, отец, – твёрдо произнесла она. – Я люблю его и хочу за него замуж. Хочу уйти отсюда и жить вместе с его семьёй.
И тогда будто прорвалась старая плотина, уставшая сдерживать мутный речной поток: на Селестину обрушилась лавина из ругани и негодования. Каждый нашёл для неё оскорбительное слово: особенно кричали и злобились женщины, и было непонятно, высказывают ли они собственные обиды или это говорит давняя зависть к вседозволенной свободе единственной младшей дочери?
Взмахом руки отец прекратил безобразие. Да, все боялись его и уважали…
– Как моя единственная дочь… – спокойно начал отец, и Селестина вдруг поняла, что пропала, совсем пропала, абсолютно. – Ты выйдешь за того, кого я выберу. За кого-нибудь из семьи. Не за чужака.
Из семьи: это за двоюродного братца Николая, лысого, но с бородой, который уже второй год, когда видел Селестину, нахально подмигивал и скалился так, что сразу же хотелось заехать по ненавистной роже.
– Я хочу поговорить с тобой после ужина, – произнёс отец и, подняв бокал, обратился ко всем:
