– Выпьешь со мной? – пригласила Ситилвона. – Это вино хранится в наших погребах после какого-то набега во времена еще до моего отца. Никто не смог определить, откуда оно.
Она наполнила два льдисто-прозрачных бокала тягучим темно-желтым вином и передала один Кейну, очень внимательно наблюдавшему за каждым ее движением.
– Другой бокал, пожалуйста, – сказал он, не обращая внимания на тот, что протягивала она.
– Как пожелаешь, – Ситилвона пожала плечами и отдала ему другой.
Она сделала большой глоток из своего бокала и только тогда заметила, что Кейн наблюдает за ней, не прикасаясь к своему напитку.
– Уверен, ты простишь, если я снова обменяюсь с тобой, – улыбнулся он, передавая Ситилвоне свой бокал и забирая ее.
– Учитывая обстоятельства, я могу понять твою осторожность, – она вернула ему улыбку поверх бокала, затем сделала еще один глубокий глоток, и Кейн последовал ее примеру.
Ситилвона спрятала улыбку в вине. Вино в обоих бокалах было отравлено – в графине, из которого она наливала, было столько сока желтого мака, что хватило бы на сотню человек. Для Ситилвоны, пагубная склонность которой к этому наркотику делала ее практически неуязвимой, отравленный напиток был не более, чем стаканчик на ночь, для крепкого сна. Сон же Кейна уже никогда не прервется.
Кейн осушил свой бокал.
– Это одно из сладких белых вин, что делались из винограда с полей на границе Южных Королевств и Кросанта, – заключил он, – пока в прошлом веке они не были уничтожены какой-то болезнью. Оно практически бесценно. Я, возможно, сумел бы назвать тебе точный год, не будь у вина этого ужасного привкуса желтого мака.
Ситилвона в ужасе выпучила глаза.
– Тот стимулятор, что я принял, пока ты наливала нам, должен сработать как противоядие, – спокойно продолжал Кейн. – У меня ведь было достаточно времени, чтобы внимательно прочесть твой дневник – и осмотреть твой секретер. Действие опиумного мака для меня не новость.
Ситилвона осознала, что ее сердцебиение стало слишком быстрым и неровным даже для страха. Боль пронзила ее грудную клетку.
– Когда ты обменялся со мной бокалами…
– Вообще-то, он был в твоих чернилах, – объяснил Кейн.
Биение ее сердца сотрясало все тело. Ее ноги подогнулись, и Ситилвона ухватилась за письменный стол. Кейн протянул к ней руки:
– Ситилвона, следуй за мной.
Пьюриали обмакнул кисть, собранную из девичьих ресниц в нефритовую чашу, наполненную кровью младенца, и начертал завершающий астрологический символ внутри пентаграммы за мгновение до того, как затих последний слабый крик новорожденного. Каждый шаг приносил новые невероятные препятствия, ставки были высоки, но Пьюриали знал, что достиг совершенства в своем искусстве и не может потерпеть неудачу. Он подобрал мантию мага до своих костлявых колен – если хоть одна линия сотрется, это обернется катастрофой – и осторожно вышел из пентакля. Одна его сторона была проведена у самого порога, и магическая фигура покрывала половину комнаты на самом верху башни. Пьюриали устроился за своим рабочим столом, не спуская глаз с единственной двери. Вертя в пальцах комок клейкого вещества, которым он нанес внешнюю сторону пентаграммы, он свесил руки так, что оставалось всего несколько дюймов до того места, где небольшой промежуток разъединял линию. Его губы почти не двигались в такт монотонному глухому напеву на древнем языке.
