Радовалась она, впрочем, не долго. Даже с маской на лице Таанрет излучал спокойную, притягательную силу и тотчас был окружен несколькими форани, воспользовавшимися своими нарядами, дабы завязать с ним оживленную беседу. Одетая обезьянкой Ильяс немедленно преисполнилась ненависти к Павлину, Колибри, Фазану и Златоперке, облепившим Ворона, как мухи медовые соты. Вместе с тем она испытала к ним и чувство признательности: теперь у нее появился предлог понаблюдать за Таанретом издали, выждать, когда он окажется один, ибо это только в мечтах ей ничего не стоило приблизиться к нему и затеять разговор, в результате которого…
О том, что может произойти в результате затеянного с Таанретом разговора, девушка старалась не думать. Пока что ей хотелось только видеть его, слышать его смех, его голос. Быть может, этого окажется достаточно, чтобы наваждение развеялось и она перестала думать о нем? Это было бы самым простым, однако низкий его, с металлическим оттенком смех заставлял ее сердце сжиматься от сладостной боли, и надежды на столь благополучный исход второй встречи с желтоглазым у нее почти не оставалось.
У шатров для переодевания Ильяс увидела Дадават в костюме джевадаси — том, в котором они обычно начинают танцы, ибо по завершении их танцовщицы остаются в чем мать родила, Нганью, наряженную зеброй; Бокко — в костюме барана; Усугласа, избравшего наряд слона, и на мгновение ее охватило желание оставить Таанрета в покое и провести этот день, как всегда, со своими друзьями. Девушка напомнила себе, что не дослушала Кальдуку, порывавшегося сказать ей что-то важное, но в этот момент Ворон в сопровождении стайки пестро разодетых женщин двинулся к палаткам с напитками и заедками, и она, мысленно обозвав себя «сумасшедшей распутной девчонкой», последовала за ним.
Праздник Цветущих Деревьев был связан с огнем, и это проявлялось едва ли не во всех увеселениях, приготовленных для Небожителей жрецами храма Миапхети — грозной, веселой и бесшабашной дочери Нгуры. За пару серебряных монет можно было, например, сбивать из лука установленные над масляными светильниками горящие свечи, набрасывать бамбуковые кольца на факелы, стоящие на круглых площадках, или загонять специальными палками в пылающие лунки скатанные из войлока и пропитанные благовонной смолой шарики. Победители этих забав, считавшиеся избранниками Богини, получали талисманы и амулеты, которые все прочие могли приобрести по весьма умеренной цене. Как правило, огненные увеселения устраивались под вечер: в сумерках выглядели они особенно впечатляюще, да и гости императорских садов, осушив немало кубков во славу Богов и Трех их прародителей, утратив твердость рук, приобретали небывалую широту души, что позволяло жрецам с лихвой возмещать затраты на устройство празднества.
