На следующее утро, избегая осуждающих взглядов родичей Вихауви, он снова ушел на лов рыбы. Бачаю — главе его рода — не было дела до переживаний и намерений самоуверенного юнца, бросившего к тому же друга на Тин-Тонгре: перед началом сезона дождей каждая пара рук на счету. Вернувшись с лова, Ваниваки, заручившись согласием колдуна принять участие в походе на Тин-Тонгру, прикорнул до первой звезды и отправился перегонять каноэ с южного берега Тулалаоки на северный. Винить себя в том, что имевшееся в его распоряжении время он потратил бездарно, юноша не мог — все от него зависящее было сделано с наивозможнейшей быстротой, и все же времени катастрофически не хватало…
— Где-то здесь должна была причалить первая лодка негонеро, — сообщила Маути, тревожно оглядываясь по сторонам. — Нехорошо будет, если они нас заметят — при виде Тилорна даже ребенок догадается, что заплыли мы сюда неспроста.
Ваниваки опустил весла и извлек из стоящей за спиной корзины маленький глиняный горшочек.
— Вот сок отилавы. Я взял его у старой Тупуали, и если ты уверен, что он тебе не повредит, самое время им воспользоваться.
Тилорн принял из рук юноши горшочек и, сделав Маути знак занять его место на веслах, стал перебираться на корму.
Дружно работая веслами, Ваниваки с девушкой затаив дыхание смотрели, как колдун окунул палец в загустевшую черную жидкость, понюхал, брезгливо морща нос, и решительно начал размазывать ее по светло-золотистому телу.
Отилава — драконье дерево — пользовалось у хираолов недоброй славой. Сок его скверно пах и не годился ни на что, кроме пропитки палочек для разжигания священного огня. Старухи, правда, мазали им стены родовых домов, уверяя, что драконья кровь отгоняет насекомых и уберегает от дурных снов, однако мало кто верил им. Зато никто не сомневался, что у выпившего сок отилавы кожа покрывается чешуей, а между пальцами вырастают перепонки, в связи с чем мекамбо опасались даже прикасаться к нему голыми руками.
Колдун, впрочем, мог позволить себе то, что заказано простым смертным, и Тилорн, разумеется, знал, что делает. Ни чешуя, ни перепонки тела его не обезобразили, хотя кожа на глазах завороженных зрителей окрасилась в коричневый с фиолетовым оттенком цвет, еще более темный, чем у Ваниваки. Сначала чужак потер драконьей кровью руки, потом грудь и плечи и, наконец, морщась и шипя, шепча под нос то ли заклинания, то ли проклятия на неизвестном никому языке, принялся покрывать соком лицо. Операция близилась к завершению, когда слева по борту раздался изумленный женский возглас.
