— Не впервые я в Самаре, а верблюдам всякий раз удивляюсь, — сказал я. — Весьма характерный зверь, себе на уме.
— Что ж тут удивляться? — возразил мне Владимир. — У татар и башкир это, можно сказать, любимый транспорт. А насчет характерности — да, это вы правильно заметили, звери строптивые, с характером. Вполне оплевать могут. На улице такое не часто случается, а вот на скачках, на ипподроме — за милую душу. Я слышал, в городскую думу жалобы и петиции идут потоком — общество желает, чтобы на верблюдов нашли укорот.[11]
Мы подъехали к углу Предтеченской и остановились возле первого дома. Это было громадное кирпичное многоэтажное здание, поражавшее своей солидностью и основательностью. Еще по первому своему приезду в Самару я помнил, что гигантский дом не имел никакого отношения ни к губернаторству, ни к администрации города, ни к Бирже, хотя таковое и можно было вообразить, — то была народная баня, совсем недавно выстроенная предпринимателем Матвеем Чаковским[12] и сразу ставшая городской гордостью. Здесь могли мыться более полутысячи человек одновременно, были и отдельные нумера, имелись свои водопровод, канализация и динамо-машина, пар поступал централизованно. В другой момент жизни я и сам с удовольствием испытал бы здешние удобства, однако сейчас мне было вовсе не до бани.
Владимир приказал башкиру остановить двуколку в тени раскидистой липы, дабы листва ее укрыла нас от высоко уже поднявшегося солнца, и вновь обратился ко мне:
— А все-таки, Николай Афанасьевич, куда же вы направлялись?
— Я и сам не понимаю, — растерянно ответил я. — Пока плыл на пароходе, вроде бы понимал… Ах, Володя, знали бы вы, что мне довелось пережить в последние два дня! Даже рассказывать боюсь — не поверите!
— Почему же — поверю. Но уж коли вы и впрямь не знаете, куда держать путь, — едемте к нам. По дороге вы мне все расскажете. Только навернемся прежде к Андрею Николаевичу — я ему документы отдам.
Я и опомниться не успел, как мы уже катили в двуколке по Предтеченской, уходившей круто вверх, так что совсем скоро растаял за спиною тот особенный, оглушивший меня по началу многоголосый и разнообразный шум Набережной и рынка. Проехали лавку восточных сладостей Чаповецкого, возле «Сарептских номеров» и ресторана «Венеция» свернули влево на Саратовскую. «Интересно, — подумал я про себя, — выходит, господин Хардин живет на той же улице, что и моя Аленушка, только в другую сторону от Предтеченской».
