Пруденс, которой передалась его боль, смахнула со щеки слезы и шепотом спросила:
– Но как… почему она умерла?
– А вам все нужно знать? – вспылил Мэннинг.
– Вы можете не рассказывать, если не хотите.
– Тут нечего особенно рассказывать. Жизнь – штука простая. В ней есть и хорошее, и плохое, и боль, и красота… – Он заговорил своим привычным тоном, резким и отчужденным: – У нее была опухоль матки. Я считал, что она доброкачественная. Марта хотела, чтобы я ее оперировал. Она думала, что сможет иметь детей, если я избавлю ее от этой напасти. Но я не решался.
Пруденс слушала его и поражалась: голос Мэннинга звучал бесстрастно, словно речь шла о совершенно постороннем человеке.
– И Марта умерла от опухоли? – с сочувствием спросила она.
– Нет. Ее погубил один хирург – самонадеянный и высокомерный. Он так верил в свою непогрешимость, что никто не мог переубедить его и заставить отказаться от операции. Он неосторожно задел сосуд, И Марта умерла от кровотечения.
В широко раскрытых глазах Пруденс мелькнул ужас. Неужели Мэннинг имеет в виду самого себя?
– Но как же он мог…
– Довольно, – устало сказал Росс. – Это не слишком приятная тема.
– Наверное, вы пролили немало слез? Он скрипнул зубами.
– Я никогда не плачу. Это слабость, которую я не могу себе позволить.
«Человек, который никогда не плачет? – думала Пруденс. – Должно быть, он прячет свои слезы в глубине души».
Ей очень хотелось утешить его.
– Но вы, конечно же, еще встретите какую-нибудь другую женщину. И будете счастливы с ней все оставшиеся вам годы, сколько их отпустит Бог.
– Оставшиеся годы? – Мэннинг безрадостно рассмеялся. – Сколько же, по-вашему, мне лет?
Пруденс внимательно посмотрела на него. Он лежал, уставившись в потолок. Суровый профиль, крепко сжатые губы, брови, сдвинутые к переносице… Она сразу вспомнила об отце, который тоже временами бывал суров и хмурился точь-в-точь, как Мэннинг.
– О, вы, по-моему, очень-очень старый! – выпалила она.
Росс снова засмеялся. Еще ни разу в жизни Пруденс не слыхала такого мрачного смеха.
– Может, и в самом деле мой путь завершен. Что ж, я пожил достаточно и много чего повидал.
Пруденс встревожилась – в голосе Мэннинга звучала полная безнадежность.
– Но вы, наверное, прекрасный хирург?
– В котором уже не осталось почти ничего человеческого, – пробормотал он. – Который испытывает к людям одно отвращение. Знаете, что я собираюсь сделать, когда мы приедем в Виргинию? Я скроюсь в диких лесах Шеннандонских гор, построю там себе хижину и отпущу бороду.
