После некоторых колебаний она встала на колени, закрыла глаза и сложила руки, погрузившись в молитву. Сколько раз по ночам, когда душа разрывалась от муки и из глаз текли слезы, Пруденс произносила эти слова!
Она просила Господа, чтобы он помог ей поскорее найти Джеми. И чтобы они поженились. Пруденс вздохнула, пытаясь совладать со своей печалью. Стыдно плакать перед Мэннингом.
Потом она погасила фонарь и перебралась через высокий бортик кровати, ухитрившись при этом повернуться к Мэннингу спиной. И тут же сморщилась от боли. Матрас был слишком тонкий, и синяк на бедре мгновенно дал о себе знать.
«Наверное, он ужасно большой, поэтому и болит так сильно, – подумала Пруденс. – Не забыть бы утром рассмотреть его хорошенько».
– Спокойной ночи, – сказал Росс и задул свечу. Потом он немного покрутился, устраиваясь поудобнее, натянул одеяло, укрыв себя и Пруденс, и затих. Верный своему слову, доктор улегся так, что их тела не соприкасались.
В каюте было темно, как в погребе. Корабль слегка покачивался на волнах. Эти ритмичные движения не успокаивали Пруденс, а скорее наоборот – будоражили ее нервы. Ровное дыхание Мэннинга свидетельствовало о том, что он почти мгновенно провалился в сон. Но его гостья никак не могла погрузиться в блаженное забытье.
«Что я здесь, собственно говоря, делаю? – с ужасом думала Пруденс. – Наверное, я сошла с ума. Мой рассудок повредился от пережитых горестей».
Она вспомнила о маме, которая умерла девять лет назад, об отце… Уже два года прошло, как его похоронили… Что они сказали бы сейчас, увидев, что их милая, скромная дочка валяется в одной постели с незнакомым мужчиной и мчится бог весть куда, ради осуществления своих безумных целей!
О реакции дедушки вообще лучше не думать. Папочка был человеком строгим, но добрым. Укрощая бунтарские наклонности дочери, он пытался обратить ее на путь истинный, подавая пример собственной добродетели. И хотя Пруденс никогда не дотягивала до идеала благочестивой христианки, он все равно любил ее и умел прощать.
Когда папа умер, Пруденс уже некому стало защищать от праведного гнева дедушки. Лицемерия в нем было столько же, сколько в отце чистой, искренней веры. Дедушка… Ужасный человек, требующий от внучки беспрекословного послушания! И она подчинялась ему, дрожа от страха и втайне сгорая от возмущения, но понимала, что рано или поздно им не избежать открытого столкновения.
И откуда же ей было знать, что противник одержит в этой схватке полную победу?
