Зато говорить «в Москву со своими тараканами» будут еще долго. Это актуально, как говорят в самой Москве. А в противном случае там говорят — «это не актуально». Так сказала одна московская парикмахерша, указывая на мои питерские бакенбарды. И я сразу просек: с тараканами в этом городе проблем нет.
После того, как в конкурсе «Арт-Тенета» наступил полный «рдыц чыо пидсыц» (крылатое, но непереводимое выражение великого Делицына), самой активной тусовкой рунецких деятелей осталась рассылка ЕЖЕ во главе с горячим финским модератором Сашей Малюковым. Там обитали все, кто делал более-менее заметные интернет-проекты с регулярно обновляемым содержимым. Ежедневно, еженедельно и так далее. На встрече ЕЖЕй в Питере осенью 98-го мы познакомились с московской частью тусовки.
Встречу назначили в Катькином садике, напротив «Елисеевского». Не хочется говорить, что идея места принадлежала москвичам — но кому же еще? Питерские-то знают, что в этом загоне среди пропитанных мочой кустиков собираются распоследние городские педики. Правда, я и сам вспомнил об этом поздновато, лишь когда уже вошел в садик с Невского. Вокруг кустиков там и сям толклись небольшие компании. В них явно недоставало женского пола. Бля, как же тут отличить Отцов Рунета? Матерей-то у Рунета практически нет, словно русская Сеть родилась после гомосексуальной оргии. Может, потому и Катькин садик?!
К счастью, в одной группе среди десятка мужиков я заметил двух девиц. Я подошел к той, что стояла с краю (я все еще не был уверен…) и завел тактичную беседу о ее меховых наушниках и хреновом питерском лете. От толпы тут же отделился низкорослый чувачок с пронзительными глазами, подскочил к нам и представился мужем девушки. На голове у него болталась странная штуковина, типа помятого компакт-диска. Позже, ночуя у него дома в Москве, я узнал, что он действительно хранит кипу в коробочках из-под дисков, и по утрам долго мучается, разыскивая этот не очень теплый головной убор в своей обширной музыкальной коллекции.
Это был Носик. В холодной забегаловке на канале Грибоедова, где мы отмечали встречу сомнительными напитками из пластиковых стаканчиков, он сказал проникновенный тост. «Через пять лет мы будем пить в залах с колоннами», — сказал он.
Было в этом тосте что-то подозрительно знакомое, почти цветаевское: «Моим стихам, как драгоценным винам, придет черед…». Ну, черед-то придет, да только вдруг ты к тому времени бросишь пить или просто не сможешь уже? К чему тогда драгоценные вина и колонные залы?
