Джейн тихо, как ветерок, застонала, почувствовав прикосновение его языка к соску, все ее тело содрогнулось, предвосхищая сладостную нежность. Тяжесть ее налившихся грудей была почти непереносимой, кровь запульсировала по всему телу, наполняя энергией все, чего касался возлюбленный. Ее грудь была в плену губ Билли; Джейн выгнула спину и откинулась на горячую влажную кожу сиденья, освобождаясь от грубой ткани голубых джинсов. Они спускались все ниже, сползали с ягодиц, раскрывая идеально вылепленные бедра, стягивая за собой уже промокшие трусики. Измученная борьбой с одеждой, взволнованная все убыстряющимся ритмом страсти, она вытянулась, отрываясь от удерживавшего ее рта. Руки ее были закинуты за голову, спина упиралась в верхний край пассажирского сиденья «Судзуки», а длинные ноги раздвигались все шире. По ее лицу блуждала слабая улыбка наслаждения, ее умиляло выражение робости в глазах Билли. Она знала, чего хочет, знала, что неотразима. Ее обнаженная грудь вонзалась в черный бархат неба. А внизу, при свете звезд, набухали розовые, как цветы персика губки – ее мерцающая, с ароматом мускуса, шелковистая сердцевина, обрамленная грубой сырой тканью линялых джинсов, все еще закрывающих ноги.
Каким-то астральным чутьем Билли услышал молчаливый приказ. И бросился исполнять его, повиноваться ей, обвившей его голову руками.
Песнь торжествующей любви зазвучала в Джейн; Билли прижался к ней, а ее ноги устремились вслед за руками и обвили его. Она прильнула к нему всем телом, все глубже погружая его в свою прелесть. Она сжимала бедрами его щеки, притягивая его голову обеими руками к своей влажной плоти, побуждая его язык и губы проникать все глубже. Ее ноги сновали по спине Билли, то скользя по его бокам, то опускаясь к ягодицам. Язык Билли, как бабочка, трепетал внутри ее, она теряла голову от наслаждения, все сильнее, настойчивее становился бег нетерпеливых ног у него на спине. Все крепче становились удары, она почти била его, чтобы заставить вдохнуть свой аромат, овладеть ею.
Скользя по острию сладостной отрешенности, Джейн растягивала миг наслаждения. Ее мышцы то напрягались, то расслаблялись, она руководила ртом, услаждавшим ее, заставляя его останавливаться, когда он жаждал продолжения, и запускать вновь, когда ему хотелось отдыха. И внезапно оказалась на вершине сладострастия, откуда не было возврата. Как во время прыжка с трамплина, она низко пригнулась, напрягая каждый мускул перед решительным полетом в необозримом пространстве. Все ниже она продвигалась к решительной точке; тело ее содрогалось, билось в ознобе. Пейзаж перевернулся, и она стремглав ринулась к цели. У нее в горле зародился крик. Он нарастал, клокоча и вырываясь наружу, чтобы обрушиться на безмолвные холмы, отразиться от невидимых гор – и возвратиться к ней снова, принесенный жалобным звонким эхом, стоявшим на страже в этот драгоценный миг счастья.
