– Поди сюда. – В голосе Джули не было ни малейшего намека на кокетство. Это был приказ, простой и ясный.
Билли заволновался, но повиновался.
Это было чудовищно, почти невыносимо, но в этом было и упоение, упоение и ужас, упоение в ужасе. Господи, что за кошмарного зверя она напоминала, когда вот так возлежала в ожидании его?
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Съешь меня!
Почти мгновенно Билли перестал быть личностью. Он стал лишь инструментом для наслаждений, а не живым существом, и вместе с исчезнувшей ответственностью пришло потрясающее чувство освобождения, смешанного с благодарностью к той, которая управляла им. То же самое чувствует толпа к своему вождю. Ему больше не нужно было принимать тягостных решений. Вся его сущность ничем более не обремененная, была упразднена.
Джули Беннет развалилась на своей цвета слоновой кости, в две тысячи долларов кровати, на шелковых вышитых простынях, и улыбка упоительного предвкушения играла на ее полных, полураскрытых губах, а ее большие глаза все расширялись, пока она разглядывала свой подарок. Сейчас он заплатит за свою мысленную благосклонность к Джейн – и за другие измены, уже физические, которые были безвестны и невидимы, но так же достоверны, как Рождество, и так же бессчетны, как его ежегодные празднования. В такие моменты Билли Бингэм не отличался от остальных. Он был точно такой же, как все другие, бывшие до него, и те, кто за ним последует. Ни ум и ни душа, только тело. Ей было безразлично, что он чувствует или думает, нравится ли ему то, что она с ним делает, или нет, и что за философия им руководит. Слова были лишь потерей времени, даже своего рода извращением. Для его языка было другое, куда более полезное назначение.
Она раскрыла перед ним широкие мощные бедра, вырастающие из огромных ягодиц и скатывающиеся вниз, к вполне сносным коленкам и стройным, хотя и слишком жилистым, ногам. Просторная, размером с простыню, туника была задрана.
И вдруг Билли Бингэм догадался, кого она ему напоминает. Кита на побережье. Вот на что она похожа. Кашалот, выброшенный во время шторма на берег. Неподвижный, но заставляющий благоговейно трепетать и вовсе не кажущийся беспомощным.
И он опустился перед ней, исполняя ее приказание, и темная влажная пещера поглотила его.
Горячий сильный ветер хлестнул им в лицо, когда Билли Бингэм дал газу, сидя за рулем своего «Судзуки». В один прием они вылетели на шоссе, и город блеснул за их спинами вспышкой далекой памяти.
