Ивэн Кестлер потянулся за «Черным Джонни Уокером» и содовой. Никакого льда. Этому извращению он научился у ребят из «Сотби» и «Кристи«, во время промозглых темных уик-эндов в Сильтшире. Сказать, чтобы это особенно ему нравилось, нельзя, но ничего, вкус довольно приятный. Облегчает душу, и не потолстеешь, как от его любимого «негрониса».
Он удовлетворенно вздохнул. Через открытую дверь мраморной ванной комнаты ему был виден край только что проданного Пикассо. Это была невероятная сделка. Энергичный известный режиссер сидел на краешке софы и просто жаждал, чтобы его убедили сделать покупку. Ивэн выставил перед ним весьма посредственную вещицу. Забавно, как они в этом городе не умеют отличить халтуру, хотя, в конце концов, и на эту дрянь распространялось авторское право. Ну и сосунки! Да к тому же подавай им историю! Впрочем, это происходит со всеми надуваемыми в мире искусства. Им нужна история, чтобы картина ожила, чтобы принадлежащая им особенная картина стала уникальной, история, которую можно было бы рассказывать снова и снова, пока замученные друзья не попросят пощады.
Представление с самого начала вышло удачным, собственно, так оно всегда и бывало с Ивэном. Главные деньги в этом городе сосредоточены вовсе не в киноиндустрии. Там гнездились эгоизм, страдание, слава и сексуальное могущество. Но люди типа Эдварда Уильяма Картера без всяких усилий взмывали над всем этим. Он основал Окружной музей искусств, начав с вклада в двести миллионов. Чистый доход Спилберга и Лукаса едва ли достигал подобной суммы, а ведь по сравнению с ними остальные столпы кинобизнеса были в финансовом отношении просто голодранцами. Так что когда Картер отрядил одного из своих режиссеров прикупить что-то из имеющегося в наличии у Ивэна Кестлера, сделка была предрешена еще до того, как тучный бедолага ввалился в комнату.
– Итак, я не стану ничего рассказывать вам о кубизме. Я чувствую, что вы человек, знающий толк в искусстве, со своими пристрастиями.
Каждый верит в то, что знает, что он любит. А знали немногие.
– Но чего вы никак не можете знать об этой потрясающей, необыкновенно важной картине, так это то, что мне рассказала о ней Палома.
Режиссер, широко разинув рот и глаза, не сморгнув, заглотнул все это: обед у «Мортимера» с Эртенгансом и Брук Астор, рассказ Паломы Пикассо о картине, которую добрый старина Ивэн уломал ее продать. Далекий день под провансальским солнцем, девочка качается на коленях у отца. «Папочка, изо всех твоих кубических работ какая твоя самая любимая?»
