– Отказала мне? Ладно, я научу ее уму-разуму, так что надолго запомнит. – Мгновение спустя он вышел сквозь калитку в переулок.
– Странно, – сказала Пиппин.
Талли кивнула, соглашаясь с ней:
– Я тоже это подумала. Обычно Фелисити требуется на полчаса больше времени, чтобы довести человека до такого состояния.
– Нет, я не о том. Ты ничего не заметила? Он пошел направо, а не налево, – сказала Пиппин. – Если он шел на улицу, то ему нужно было бы повернуть налево. Дорога направо ведет только к другим домам на площади. Оттуда нет выхода.
– Может быть, ему просто захотелось прогуляться. Папа всегда так делал, когда одна из наших нянюшек…
Но Пиппин не слушала. Она уже осторожно открывала калитку, чтобы выглянуть. В конце переулка она заметила их лакея, который громко стучал в другие ворота.
– Открывайте, черт бы вас побрал! – орал он. – Открывайте сию же минуту!
Талли подошла к ней сзади и тоже выглянула из калитки.
– Так я и знала. Фелисити довела беднягу до полного помешательства. Смотри, он стучит в ворота, как к себе домой. Кстати, чей это дом?
Холлиндрейка.
Они взглянули друг на друга, начиная что-то понимать.
Выскользнув за калитку, они крадучись двинулись вдоль стены и подошли к нему ближе.
Чтение и писание романов имело свои преимущества: они знали, как надо следить за объектом, не привлекая к себе внимания. Правда, им повезло, что объект наблюдения был поглощен тем, что пытался привлечь чье-то внимание в герцогском доме.
Однако то, что произошло дальше, заставило их головы пойти кругом, как будто они все утро пили бренди, не отставая от миссис Хатчинсон.
Тяжелый засов на калитке со скрипом отодвинулся, и кто-то, открыв калитку, произнес два роковых слова: «Ваша светлость?»
Что еще сказал этот человек, ни Талли, ни Пиппин уже было неинтересно.
– Холлиндрейк, – шепнула Талли. – Не может быть…
– Но так оно и есть, – сказала Пиппин, которая круто повернулась, чтобы бежать к своему дому.
К Фелисити.
Но Талли поймала ее, схватив за накидку.
– Не делай этого.
– Не делать чего?
– Не смей говорить Фелисити, что… – Что их ливрейный лакей и есть тот человек, с которым она почти помолвлена. Что он и есть ее герцог. Холлиндрейк. Ни та, ни другая не осмеливались произнести это вслух.
– Но мы должны, – возразила Пиппин. Талли покачала головой:
– Разве ты не понимаешь? Он и есть потерявшийся герцог. Это концовка пьесы, которая была нам нужна.
– Ты считаешь, что мы должны позволить ему продолжать обманывать ее?
