Его взгляд был темен как ночь, а глаза – насыщенного коричнево-черного цвета, как русские соболя.
Фелисити почувствовала себя словно под гипнозом. Ей вдруг вспомнилось, как Пиппин однажды призналась, что, лишь взглянув в глаза капитану Дэшуэллу, она сразу же почувствовала, что он ее поцелует.
Фелисити в то время заявила, что все это глупости. Но сейчас она вдруг поняла, о чем говорила кузина. Потому что именно в этот момент она поняла, что не сможет прожить жизнь, так и не ощутив этих губ на своих губах. При этой мысли у нее перехватило дыхание.
Она не могла бы объяснить, откуда ей это известно. Она просто знала это.
– Я хотел бы видеть мисс Лэнгли, – сказал он. Его сочный баритон эхом отозвался в пустой прихожей. Все в нем, начиная от самоуверенной осанки и кончая удивленно приподнятой бровью, когда он глядел на нее, породило у нее самую невероятную мысль, от которой она не только вздрогнула, но и запаниковала.
«Это он, – пело ее сердце. – Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы это был он!»
«Холдиндрейк!»
Она попыталась найти слова, чтобы ответить ему. Но впервые за всю свою жизнь Фелисити Лэнгли лишилась дара речи. Она двигала губами, пыталась привлечь на помощь разум, но под пристальным взглядом импозантного мужчины ей это не удавалось сделать.
Но как это могло случиться? Как ему могло прийти в голову пожаловать к ней без предупреждения? Да еще в столь неурочный час?
Неудивительно, что он так пристально смотрит на нее, ведь она не причесана как следует, ее платье давно вышло из моды, а на ногах у нее… Боже милосердный, она вышла, чтобы открыть дверь, в красных шерстяных носках!
Талли толкнула ее в спину:
– Скажи что-нибудь, Фелисити!
Она неохотно оторвала взгляд от его гипнотизирующего лица, взяла себя в руки и стала вспоминать, что следует сказать человеку, с которым почти помолвлена.
Но именно в этот момент потрясенный взгляд Фелисити вновь упал на его пальто, и она заметила его обшлага. «Обтрепанные обшлага?» О нет, что-то здесь не так. А там, где на нем должны бы быть надеты бриджи безупречного покроя, она увидела немодные брюки. Но последним, что охладило ее разыгравшиеся мысли сильнее, чем ледяной пол охлаждал по утрам ее ноги, была пара поношенных сапог, один из которых уже успел прочно оседлать их Брут.
Сапоги, которые, судя по их виду, прошагали через всю Испанию и обратно, сапоги, которые никогда не знали нежной заботы камердинера. Короче говоря, сапоги, которые могли принадлежать служивому человеку, но не герцогу.
