– Надо так хорошо знать и любить вас, как я, – добавлял господин де Серненваль, – чтобы не тревожиться всеми этими религиозными упражнениями. Кто может меня уверить, что, как и у подножий алтарей Господних, вы не забываетесь порой на мягких кушетках левитов? Нет никого опаснее этих пройдох-священников. У них заведено, рассуждая о Боге, соблазнять наших жен и дочерей. Прикрываясь его именем, они вечно бесчестят и обманывают нас. Поверьте мне, дорогая, можно оставаться честной повсюду. Не в келье отшельника и не у ног идола добродетель воздвигает свой храм, а лишь в сердце благоразумной женщины, и пристойные компании, что я предлагаю вам разделять, никак не противоречат служению культу добродетели... В обществе вас считают одной из наиболее искренних ее почитательниц, и я в это верю. Однако какими доказательствами я располагаю, что вы действительно заслуживаете такой репутации? Моя вера была бы куда тверже, если бы я видел, что вам удается выстоять перед коварным натиском атакующих: лучше всего подтверждает свою добродетель не та женщина, что ставит себя в обстоятельства, при которых в принципе не может быть совращена, а та, кто достаточно уверена в себе и готова без опаски подвергнуться любым испытаниям.
Госпожа де Серненваль ничего на это не отвечала. Да и что можно возразить на столь веские доводы? Она лишь плакала, ибо слезы – это верное средство, применяемое всеми слабыми, соблазненными или лживыми женщинами, и муж не осмеливался продолжать свой урок.
Таково было состояние дел, когда старинный друг Серненваля, некто Депорт, приехал из Нанси повидаться с ним и заодно заключить в столице несколько интересующих его сделок. Депорт был примерно того же возраста, что и его приятель; весельчак и кутила, он не чуждался никаких удовольствий из числа тех, что благодетельная природа позволяет нам вкушать, чтобы забыть о бедах, которыми она нас одолевает. Он не отказался от предложения Серненваля пожить у него, радовался встрече с ним и удивлялся строгости его жены: та, узнав, что в доме появился чужак, решительно отказалась появляться ему на глаза и перестала спускаться даже к обеду и ужину. Депорт подумал, что стесняет их, и хотел переехать в другое место; Серненваль воспротивился этому и наконец признался во всех странностях своей милой супруги.
– Простим ее, – говорил доверчивый муж, – она искупает свои ошибки столькими добродетелями, что заслужила мое снисхождение, прошу и тебя последовать моему примеру.
