– По кой хер мы туда поедем? – отвечал я с переднего сиденья.
– А если там русских пацанов крошат? – кривил губы Примат.
– Никого там не крошат, – отвечал я, и, помолчав, добавлял: – Вызовут – поедем.
Нас, конечно, не вызывали.
Но в третий день третьей недели, на утренней зачистке на окраинах города мы наконец взяли, забравшись на чердак пятиэтажки, троих безоружных, молодых, нервных. Была наводка, что с чердака иногда стреляют по ближайшей комендатуре.
– А чего тут спим? – спросил у них командир.
– Дом разбомбили. Ночевать негде, – ответил один из.
Здесь командир и рванул свитерок на одном, и синяя отметина, набиваемая прикладом на плече, сразу пояснила многое.
Но оружия на чердаке мы не нашли.
– Паспорта есть? – спросили у них.
– Сгорели в пожаре, когда бомбили, да! – стояли чеченцы на своем.
– Ну, в комендатуре разберутся, – кивнул командир.
– Разведите их подальше, чтоб друг другу не сказали ничего, – добавил он. – А то сговорятся об ответах.
Наши камуфлированные пацаны разбрелись по соседним подъездам, работали там: иногда даже на улице слышно было, как слетают с петель двери – их выбивали, когда никто не отзывался. Пленных развели по сторонам, у одного из них остались стоять Примат с Гномом.
На всякий случай я отвел троих сослуживцев к двум рядкам сараюшек у дома, чтоб посматривали: а то неровен час придет кто незванный, или вылезет из этих сараек, чумазый и меткий.
Возвращался, закуривая, обратно, и меня как прокололо: вдруг вспомнил дрогнувшие тяжело глаза Примата, когда он взял своего пленного за шиворот и, сказав «пошли», отвел его подозрительно далеко от дома, где шла зачистка, к небольшому пустырю, который в последние времена стал помойкой.
Я надбавил шагу, и когда выглянул из-за сараев, увидел Примата, стоящего ко мне спиною, и Гнома, смотревшего мне в лицо с нехорошей улыбкой.
– Беги! – негромко, но внятно сказал пленному Примат. – А то расстреляют. А я скажу, что ты сбежал. Беги!
– Стой! – заорал я, едва не задохнувшись от ужаса.
Крик мой и сорвал чеченца с места, – он, подпрыгнув, помчался по пустырю, сразу скувыркнулся, зацепился за проволоку, поднялся, сделал еще несколько шагов и получил отличную пулю в затылок.
Примат обернулся ко мне. В его руке был пистолет.
Я молчал. Говорить уже было нечего.
Через минуту примчал командир, и с ним несколько наших костоломов.
– Что случилось? – спросил он, глядя на пацанов – нет ли на ком драных ранений, крови и прочих признаков смерти.
