- Добрый день. Мне ужасно неловко, но… Мое имя Сольвейг Флорён, и…
Голос смолк.
- Да? - сказал Хольмберг.
В трубке откашлялись и продолжали:
- Мне очень неловко вас беспокоить. Я знаю, у вас и без того забот хватает, но… Я знала Бенгта… Турена… комиссара. Вот и подумала, вдруг вы мне поможете.
Хольмберг вздохнул.
- А в чем дело?
- Я только что звонила в больницу, выясняла, как он там. Ведь в газете было написано, что состояние критическое и неопределенное… а мне хотелось знать точнее… Я спросила, нельзя ли его навестить, и они сказали, что он до сих пор без сознания и что к нему пускают только жену и сотрудников полиции. А я… мне бы так хотелось… повидать его… если можно.
- Гм… И по какой же причине, если не секрет?
- Почему секрет. Мы были знакомы… если можно так выразиться…
- Знакомы… И близко?
- Да. Пожалуй, что так.
- Очень близко?
- Да…
- Кажется, начинаю понимать…
Сольвейг Флорен молчала, а в памяти Хольмберга сверкнул вопрос Удина насчет того, была ли у Бенгта любовница.
- Но его жена наверняка в больнице, и вам, видимо, не очень удобно появляться там,- начал Хольмберг.
- Однако…
- …если вы понимаете, что я имею в виду.
- Разве нельзя устроить так, чтобы я зашла в ее отсутствие?
- Он для вас много значил… то есть, значит?
- Да.
- Оставьте мне свой телефон, я выясню, можно ли это устроить, и позвоню.
- Правда? Позвоните? Спасибо. Это ужасно любезно с вашей стороны.
Он записал номер.
- Вы себе не представляете, как это для меня важно… ваша помощь,- докончила она.
Он рассказал Удину о разговоре.
- Будь я проклят! Ну, что я говорил?!
- Гм… да. Что будем делать?
- Пусть она его навестит. Звякни в больницу и узнай, там ли его жена. Если нет, действуй. Кроме того, можно воспользоваться случаем и побеседовать с этой дамой. Как говорится, убьем сразу двух зайцев.
Хольмберг чувствовал себя едва ли не сводником, когда звонил в больницу и выяснял, там ли Соня Турен.
Ее не было.
В половине третьего он встретился с Сольвейг Флорен в центральном вестибюле большого больничного блока.
Он никогда прежде не видел ее, но узнал сразу, как только она появилась на пороге,- она очень хорошо себя описала.
Высокая блондинка, с виду усталая.
Все устали, подумал Хольмберг.
Держалась она очень прямо; пышный бюст, судя по всему, не сковывали никакие бюстгальтеры. Одета по молодежной моде: красные расклешенные брюки и черный жакет.
Лет тридцать пять, предположил Хольмберг и подумал: похоже, она из тех женщин, которых с годами все больше и больше охватывает страх, что молодость уходит.
