В припадке восторга Крис носился кругами, перескакивая через упавшие деревья, врезался на бегу в гущу прошлогодних сухих веток, крутился на месте, пытаясь схватить свой ускользающий хвост… На какое-то время он даже забыл о своих хозяевах — его просто переполняла слепая радость жизни. Он жил, он дышал, он ощущал упругость и стремительность своего сильного, молодого тела, как это было хорошо! Наконец Крис очнулся и услышал голоса хозяев, звавших его. Он медленно, удивленно приходил в себя. Ему не хотелось покидать этой чудесной поляны. Но вот он услышал призывные гудки машины, услышал глухое хлопанье дверцы и шум заводящегося двигателя, и вдруг испугался: а что, если его сейчас оставят в лесу одного?! Он по-щенячьи заскулил и бросился к машине, повизгивая и задыхаясь от удушливого волнения. И только в машине, в объятьях смеющегося Ребенка, Крис успокоился. Он положил голову на Мамины колени, и длинный розовый язык вывалился у него из пасти. Морда его стала совсем розовой, Крис улыбался, щуря одуревшие от счастья и без того узенькие глазки и приоткрыв широкую пасть, в которой уже подрастали грозные зубы — недлинные, но широкие у основания, похожие на сахарные остроконечные айсберги.
Это было первое в жизни Криса лето. Самое счастливое лето в его жизни: на даче, в Займище, когда можно было до изнеможения носиться по песочному берегу, жадно лакать речную воду, старательно плавать за брошенной палкой, валяться в песке и в земле, и носиться, носиться по лесу до тех пор, пока не подогнутся от усталости все четыре лапы, и он не упадет как подкошенный и не заснет долгим глухим сном…
Однажды я взяла Криса с собой в деревенский магазин. Я не обратила внимания на то, что поводок возле карабина держался чуть ли не на одной нитке: ошейники и поводки на Крисе вообще «горели» очень быстро.
И вот мы идем по деревенской улице. Крис бешено тянет, возбужденно дышит, почти хрипит. Куры, привыкшие к деревенским собакам, бессмысленно и равнодушно косятся на него, занятые своими куриными делами. К этому времени Крис уже постепенно становился «социально опасен»: уже начались потихоньку его первые драки с собаками, преследование котов и птиц.
Я не успела среагировать — поводок просто лопнул. Я увидела только, как порвалась последняя нитка, и Крис оказался на свободе!
— Ко мне! Рядом! — закричала я, хотя взывать к его послушанию не имело никакого смысла.
Стремительный, как белая молния, молчаливый, метнулся он к стае кур. Что тут поднялось! Пыль, кудахтанье, шум, облачко белых перьев взметнулось маленьким бураном. Куры бросились врассыпную, но в пасти Криса уже билась одна из них. Я в ужасе оглянулась. Что может быть неприятнее праведного гнева деревенских жителей!? Но к счастью, в этот жаркий полдень улица казалась вымершей. И пока какая-нибудь старушка выберется из своей избы за ворота, нужно было исчезнуть. Я прекрасно понимала, что этот подлый куриный убийца ни за что ко мне не подойдет и свою добычу не выпустит. И я бросилась бежать прочь от Криса и вон из деревни — благо, мы находились на ее окраине. Крис весело помчался за мной с несчастной курицей в зубах. При этом он жадно оглядывался — не бродит ли поблизости еще какая-нибудь живность. Когда мы остановились, тяжело дыша, Крис вдруг совершенно потерял интерес к мертвой курице и равнодушно уронил ее в траву.
