Новрузов не вернулся на эйлаг и не ночевал дома. Отсутствовал он и на районном партийно-хозяйственном активе, где должен был выступать…
В селе его нет по сей день.
Расследовать случившееся начальник райотдела командировал опытного следователя. Выдержка из представленного им рапорта передается дословно».
«…на месте происшествия, в районе предполагаемого падения Новрузова, мной установлены два ореховых дерева, кроны которых имели характерные надломы веток. Одно дерево находится на высоте 20 метров от дна пропасти, откуда начинается её пологая часть, а другое, меньшее размером, с более развесистой верхушкой, стоит метров на 5–6 ниже. На гибком сучке верхнего дерева я снял лоскут брезентовки, совпавший с дырой на найденном плаще. Сломанные ветки другого орешника и царапины на его стволе, какие могли оставить края подошв обутого в сапоги человека, спускающегося с дерева, дают основание считать, что Новрузов, самор-тизировав на кроне первого дерева, уцепился за ветки второго и благополучно спустился на землю.
Вывод о том, что Новрузов жив, подтверждается свидетельскими показаниями водителя автобуса „Илису — Закаталы“ и председателем сельсовета».
Показания водителя. Я возился с педалью сцепления. Она западала. И тут за спиной у меня кто-то спросил: «Шеф, я доберусь в Баку на твоей тачке?» Спросил на чисто русском языке. Я чуть не упустил пружину, которую с трудом зацепил отверткой. От неожиданности, конечно. В наших краях, сам знаешь, русскую речь не каждый день услышишь. Подумал, альпинист какой-нибудь. Не оборачиваясь, говорю: «Садись, брат, помогу доехать. Довезу до Закатал, а там пересядешь па рейсовый „Икарус“ и — в Баку».
Мне самому понравилось, как я ему ответил. Ведь я русский знаю неплохо. Служил в Куйбышеве, а после демобилизации еще пару лет работал на стройке…
Тот сказал: «Спасибо, друг», но чувствую стоит на месте. Не отходит. Закрепил я пружину, оборачиваюсь, вижу: Фуад Новрузов. Уставился в наружное зеркало автобуса и смотрит в него, как кролик на кобру. И в профиль себя рассматривает, и язык показывает, ладонью по лицу проводит… А лицо белое-белое, что хлопковая коробочка.
«Что с тобой, Фуад?» — спрашиваю его. Он молчит. Я стукнул его по плечу. Он кольнул меня взглядом, но я опять поинтересовался, что с ним и не нужна ли моя помощь… И вдруг он, Фуад, голосом того, кого я принял за альпиниста, на чисто русском попросил, чтобы я не забыл ссадить его на Закатальском автовокзале. Я кивнул и подумал: «Вот шпарит…» А позже, кажется, на следующий день, вспомнил, как в прошлом году, когда работал на председательском «газике», я подвозил на новрузовскую ферму корреспондента. Тогда Фуад по-русски кроме «моя», «твоя» — ничего не знал. Мне пришлось даже быть переводчиком…
