А может, Бурову всё это показалось в тот раз? Собственно, на катер Буров тогда так и не попал. Он спросил командира лейтенанта Серова, у которого должен был принять дела. Вахтенный, рулевой Грачев, с явным равнодушием смерил взглядом фигуру лейтенанта в новеньком, с иголочки, кителе, равнодушно крикнул в кубрик:
— Боцмана наверх! — И Бурову: — Подождите минутку.
Буров стоял на пирсе и, отчего-то нервничая, курил сигарету. Он понимал: недовольство его — от назначения на катера. А тут ещё приходится ждать...
Наконец из люка высунулась стриженая голова, потом показалась долговязая фигура боцмана.
— Чего авралишь, Грачев? Дай, чёрт возьми, спокойно порубать!
— Вон, лейтенант к нам, — кивнул вахтенный на пирс. — Новенький, видать.
Последнее он сказал вполголоса. Но Буров расслышал и ещё больше обозлился.
— Мне командир «шестёрки» нужен, — строго сказал Буров, — лейтенант Серов.
— Я за командира пока, — простодушно ответил боцман. — А что случилось?
— Мне нужен сам лейтенант Серов! — повторил Буров.
— Но его нет на катере. А вы по какому вопросу? — спросил боцман. — Может, без него решим?
— Вам этого вопроса не решить, главстаршина! — отрезал Буров.
Ничего особенного вроде бы не произошло, но Буров почувствовал, как закипел в нём гнев. Да, он знал, что раздражение его родилось не здесь, а ещё в штабе флота, откуда направили его на эти ничтожные катера, но сдержать себя уже не мог. Ведь как-никак, а на нём всё же погоны офицера флота, и матросы должны, обязаны... «Ну, погодите!» Он резко швырнул в воду недркуренную сигарету и, чувствуя, что багровеет, повторил ещё раз настойчиво:
— Мне нужен сам командир, лейтенант Серов! Где он?!
Боцман очень вежливо ухмыльнулся и, уже спускаясь в люк, бросил:
— Он часа через два будет. Ждите. У комдива Серов.
А через неделю, приняв дела от лейтенанта Серова, ушедшего старпомом на тральщик, Буров стал командиром катера, на котором так «неласково» его приняли в первый раз. Больше других расстроился боцман Лопатин — не разгадал в нём тогда нового командира...
Какие-то неопределённые, натянутые отношения сложились у Бурова с экипажем. Внешне всё вроде было нормальным: катер ничем не хуже других, команда несла как полагается службу, чётко выполняла задания. Но не было между командиром и экипажем чего-то общего, что сближало бы их, помогало до конца понять друг друга. Бурову было тяжело. Он сознавал свою беспомощность, не знал, как изменить эти отношения, и всё более склонялся к мысли, что самое верное для него — уйти с катеров, которые в общем-то и не считал за боевые корабли. Во многом Буров винил боцмана Лопатина. Порой ему даже казалось, что тот пытается настроить команду против него. Буров, краснея, старался отмахнуться от таких мыслей, но иногда, стыдясь самого себя, пытался всё же понаблюдать за ним. Изредка ему доводилось видеть, как боцман спокойно, но веско отчитывал кого-нибудь из матросов. И всякий раз, как замечал командир, это было по делу, без малейших придирок. И всё-таки Лопатин для него оставался загадкой. А ведь боцман на катере, где экипаж всего из пятнадцати человек, — фигура авторитетная...
