Однако охотника из него так и не вышло. А потом пришло время, его призвали на флот.
И вот сейчас всё это вспомнилось ему при виде зеленоватых хищных точек. Сразу же горячо плеснулась мысль: «Это хорошо, что удалось его встретить! Теперь надо только сделать своё дело, потом забраться на сопку и разжечь костер...» На какой-то миг перед ним мелькнули лица голодных ребят, пронзительно-едкий взгляд Клинова прожег его ледяными зрачками. «Я иду. — Антон стиснул рукоятку ножа, чувствуя, что рука не очень тверда. — Я иду. Ты же, гад, не упрекнёшь уж меня тем, что я утопил продукты. И Кныпа не упрекнёшь...»
Утром они обыскали всё судно, прибрежный кустарник — Антона нигде не было.
— Сбежал, салага, — сказал Клинов. — Струсил. ЧП, товарищ мичман.
— Пропадёт в одиночку, — встревожился Суходолов. — Надо поглядеть окрест.
— Попробую догнать, — вызвался Клинов. — Следы не совсем замело, далеко не уйдёт.
— Давай. Только вот что, Клинов, о ЧП забудь, о человеке думай. Понял? Иди! В случае чего костер запали на сопке.
Клинов спрыгнул на берег, отыскал проступавшие в снегу следы, ведущие к ближней сопке, и зашагал в глубь побережья. Через две-три минуты Клинов пропал, и что-то тревожное почудилось Суходолову в этом его исчезновении за белой метельной стеной.
К вечеру боцман Кнып и Чхеидзе выпаривали собранные водоросли — готовили отвар на ужин. На камбузе резко пахло йодом.
— Если Клинов найдёт Антона, тот его может ухлопать, — сказал вдруг Кнып. Его всё ещё сильно знобило.
— Ты что, совсем больной? — изумился Чхеидзе. — Как нехорошо думаешь!
— Ты видел лицо Антона, когда Клинов винил его за утопленные продукты? Антон задыхался, будто его душили.
— Клинов и тебя винил.
— Я поопытней, поспокойней. Антон слишком горяч.
— Неужели он сбежал?
— Куда здесь бежать? Я о другом думаю.
— Может, он... того, а, боцман?
— И сам не знаю, о чём думать, — вздохнул Кнып. — Только не для этого Антон с судна ушёл, чтобы сбежать.
Чувствую, не для этого. Что-то замыслил он... — И неожиданно заключил: — Может, и мне с ним надо было идти...
— Ничего не понимаю.
— Я и сам не понимаю, но что-то здесь не то...
— Иди, боцман, отдыхай, — мягко сказал Чхеидзе. — Тебе совсем плохо, дорогой. Завтра обязательно достану для тебя нырка. Палкой убью. Целый день буду караулить, а убью. Иди, дорогой, иди.
Совсем стемнело, когда на одной из сопок заметили костер. Временами пламя пропадало, знать, пригибало его ветром, потом появлялось опять, робкой свечой светилось в необъятной черноте северной ночи.
