В конце концов дошло до того, что машины не только помогали человеку во всех его делах, не только умножили его физическую силу, но и сами превратились в совершенное орудие, получили возможность лучше выполнять те рабочие операции, которые некогда свершались только приложением мускульной силы. То же и с искусствами: живопись, скульптура, произведения литературы и музыки с таким совершенством воссоздали реальную жизнь в ее формах, цвете, событиях и чувствах, что действительность осталась далеко позади искусства с его красотой, вдохновением и выразительной силой.
Что из этого следовало? Творения техники и искусства превзошли человека: они стали более совершенными, чем сам человек, и вскоре дело дошло до того, что если человек хотел стать совершенным, то вынужден был подражать тем механизмам и тем образам искусства, которые когда-то, в свое время подражали ему, то есть моделировали человека. Наш характер все в большей степени стал формироваться под влиянием нашей культуры, прочитанных романов, просмотренных пьес, увиденных картин. Искусство стало предписывать нормы нашего поведения.
Однажды, гуляя по улицам Будапешта, я набрел на лавку, которая называлась кондитерской-автоматом: можно было бросить в щель большого железного ящика монету в один крейцар и из специального отверстия выскакивала конфета. Внутри автомата сидел человек, который собирал опущенные в ящик крейцары и незаметно давал в обмен конфету. Этот человек подсознательно понял, что люди больше доверяют машинам, чем друг другу, и весьма хитроумно решил притвориться машиной.
Люди дожили до того, что человек стал цениться дешевле, нежели его сконструированная копия. Помню, как я возмущался перед самым прилетом в Фа-ре-ми-до, когда варвары немцы обстреляли знаменитый Реймский собор. В то время я лишь мельком подумал о том, сколько людей пало жертвой реймского сражения! Да что там говорить — все мы на себе испытали, что сообщение о захвате у врага одного-двух кораблей или пяти-шести пушек приносило несравненно больше радости, чем сводка об уничтожении пяти-шести тысяч вражеских солдат. Следовательно, пять пушек значат для нас больше, чем пять тысяч человек, и наш противник придерживается точно таких же взглядов.
Если бы я раньше удосужился трезво взвесить все эти обстоятельства, мне не пришлось бы на своем горьком опыте учиться всему этому в Фа-ре-ми-до. Я бы давно понял, что человек всегда больше себя ценит создание рук своих и в каждом своем творении стремится воссоздать самого себя в более совершенном виде, чтобы раствориться в созданном, подобно тому как это происходит с глиняной формой, в которую влипают кипящий металл. Я должен был понять это уже тогда, когда изобрели синематограф и когда люди с большим удовольствием стали ходить в кино, где они видели спроецированные на экран изображения тех артистов, которых за те же деньги могли бы увидеть воочию на устаревших подмостках театра. Поистине человек, как часть и как целое, как индивидуум и как мир целиком, всегда стремился открыть нечто совершеннее самого себя: для этой цели ему потребовались микроскоп и телескоп, фотография и рентгеновские лучи, автомобиль и аэроплан.
