В ее присутствии мастер Амброзий невольно почувствовал себя несколько неуютно, однако попытался поздороваться с ней по-отечески добродушно, как всегда разговаривал с дочерью и ее друзьями. Но его голос прозвучал довольно неестественно:
– Ну, Черносливка, что же это случилось с моей Лунолюбой, а? Она прибежала домой после обеда, и не будь светлого дня, я бы сказал, что она видела привидение. А потом помчалась вверх на гору и вниз в долину, так что и след ее простыл. Что тут произошло, а?
– Вряд ли это наша вина, дядюшка Амброзий, – ответила Черносливка тихим, бесцветным голосом.
После сцены с Лунолюбой у мастера Амброзия появилось странное ощущение, будто факты утрачивают свою незыблемость; он пришел в этот дом с конкретной целью – любой ценой вернуть им привычный порядок. Но вместо этого они стали еще быстрее исчезать, растворяясь, как в тумане.
Однако два факта оставались для него вполне определенными: побег дочери и ответственность за это учреждения, руководимого мисс Примрозой Крабьяблонс. Именно в них он вцепился.
– Послушай, Черносливка, – сказал он, – во всем этом есть что-то очень странное, и, я надеюсь, ты объяснишь мне кое-что. Хорошо? Я жду.
Черносливка загадочно улыбнулась.
– Что Лунолюба говорила? – спросила она.
– Говорила? Да она ничего не говорила от страха и сама, видимо, не понимала, что говорит. Она бормотала что-то о жарком солнце, хотя погода сегодня – совершенно обычная для осени. А потом просила перерезать кому-то струны на скрипке… Ох, не знаю, что еще!
Черносливка тихо вскрикнула от изумления.
– Перерезать струны на скрипке! – повторила она недоверчиво. А потом с торжествующим смешком добавила: – Она не сможет этого сделать!
– Так, юная леди, – грубо крикнул мастер Амброзий, – хватит чепухи! Так ты знаешь, что случилось с Лунолюбой?
Секунду-другую она смотрела на него молча, а потом медленно произнесла:
– Никто никогда не знает, что случается с другими людьми. Но предположим… предположим… что она съела волшебный фрукт? – Черносливка насмешливо улыбнулась.
Онемев от ужаса, мастер Амброзий уставился на нее. Затем взорвался от ярости:
– Ты дерзкая девчонка! Ты смеешь намекать, что…
Но Черносливка, не отрываясь, глядела в окно, выходящее в сад, и мастер Амброзий инстинктивно посмотрел в том же направлении.
Секунду он думал, что портрет герцога Обри, висевший в зале сената, перевесили на стену гостиной мисс Примрозы. В обрамлении окна на фоне листвы сада совершенно неподвижно стоял юноша в старинном платье. Лицо, темно-рыжие кудри, зеленый костюм, сельский пейзаж – все, вплоть до увитого цветами охотничьего рожка – в одной руке и человеческого черепа – в другой, в точности совпадало с изображением на знаменитом портрете.
