— Здравствуйте, — безо всякого удивления сказала она. — Вы к боярину?
Опять это слово! Опустив глаза, я кивнула.
— Он наверху, занят своим туалетом.
Три часа дня было по меньшей мере необычное время для туалета, но я решила не возражать. Я сказала:
— Хорошо, я подожду внизу, пока он закончит.
— Зачем же, — ответила она, — поднимитесь наверх, в спальню, он вас примет.
Сердце моё заколотилось то ли от страха, то ли от радости — я сама не знала, от чего. Едва успев поблагодарить, миссис Томсон, я побежала наверх. Очутившись у двери, которая, по моему разумению, вела в спальню, я легонько стукнула в неё. Голос Мирослава тотчас же отозвался:
— Да-да, входите. Не бойтесь, я одет.
Я надавила на ручку двери и вошла. Мирослав, размотав шарф, брился над тазом — без зеркала, но очень ловко. Обернув ко мне измазанное мыльной пеной лицо, он сказал:
— Я знал, что вы придёте.
— Вы всегда всё знаете, — сказала я, глядя на него. — У меня такое чувство, что вы знаете обо мне больше, чем я сама.
— Возможно, — уклончиво отозвался он, старательно полируя подбородок. — Но вы не это хотели мне сказать. Одну минуту…
Завершив бритьё, он ополоснул лицо водой и взял щётку для волос. Погрузив её в густые тяжёлые пряди, он сказал:
— Прошу меня извинить, здесь не на что сесть. Сейчас мы перейдём в мой кабинет, и вы скажете мне то, что хотели сказать.
Я отметила, что причёсывается он тоже без зеркала. Впрочем, мне не было до этого дела; взволнованно сжав в руках ридикюль, я произнесла:
— Я не могу удержаться; кое-что я скажу вам прямо сейчас.
— Что же? — с улыбкой переспросил Мирослав, начёсывая тёмные волны волос.
— Я вам верю.
Он улыбнулся ещё раз и положил щётку.
— Пойдёмте, — сказал он.
Я снова была в его кабинете, снова он усадил меня на тот же диван и устроился на стуле напротив, оправляя шарф. Внимательно поглядев на меня, он спросил:
— Пить что-нибудь будете? Я позову миссис Томсон.
— Нет, спасибо, — отказалась я, не зная, как начать разговор, прелюдия к которому была во всех отношениях неподходящей. Он развернул стул задом наперёд и уселся на него верхом, как мальчишка, положив на спинку стула скрещенные руки и на них голову.
— Я вам верю, — продолжила я, сбиваясь, — но от этого мне ничуть не легче. То, во что мне пришлось поверить, чудовищно. Я не знаю, сколько загубленных душ на вашей совести…
— Я могу сказать вам это точно, — прервал меня Мирослав. — Без турок — четыреста пятьдесят три.
Жуткая эта точность поразила меня в самое сердце. Стиснув переплетённые пальцы, я спросила:
