Я очень хотел бы снова увидеться с вами. На этот раз время и место назначите вы — я полагаюсь на ваше чутьё и такт. Единственное условие — это не должен быть ресторан или дансинг. Выберите место, где мы бы не привлекали внимания.
Всегда ваш
Мирослав Э.
Письмо Дopomu Уэст, написанное
5 сентября на имя Джорджии Томсон
Дорогой Мирослав,
мы можем увидетъся 7 числа в Гайд-парке там же, где и встречались, но только с утра — в 12 часов мне нужно быть в редакции.
Дороти Уэст
Письмо, полученное Дopomu Уэст
6 сентября
Милая Дopomu,
не удивит ли вас, если я попрошу вас прийти к 7 утра? Можете ли вы выполнить эту просьбу? Я буду ждать вас точно в это время и надеюсь, что вы придёте.
Всегда ваш
Мирослав Э.
Заметка из Daily Telegraph
от 5 сентября 1913 года
Вызывает беспокойство мода на «Мирослава боярина», принимающая характер повального сумасбродства. Вчера в психиатрическую клинику доктора Мейера в Вестминстере была доставлена Анна Бейтс, белошвейка из Саутворка. Девушка утверждает, что заключила сделку с дьяволом и что дьявол этот не кто иной, как Мирослав-боярин. В доказательство она показывала большой порез на запястье, наспех забинтованный ею же. По всей видимости, это результат неудачной попытки самоубийства. К счастью, состояние мисс Бейтс — не что иное, как рядовой невроз, и врачи обещают полное выздоровление. Однако Алистеру Мопперу следовало бы призадуматься над последствиями своей рекламной кампании.
Из дневника Дороти Уэст
7 сентября 1913. Я не знаю, чему верить, а чему нет. Я даже не знаю, можно ли сказать, что в этот день что-то произошло. С одной стороны, не произошло ничего особенного — тем более сравнительно с тем вечером третьего числа. С другой стороны, произошло очень многое… Но сначала придётся рассказать всё по порядку.
Было очень странно оказаться в Парке в семь часов утра. Полисмен посмотрел на меня с подозрением, но, поскольку в Парк разрешено входить с шести часов, он не мог мне этого запретить. Я быстро направилась по дорожке вдоль тисовой изгороди, мимо мраморного мальчика с дельфином, по направлению к розарию. Отчего-то я знала, что Мирослав не может обмануть — что он будет там. Он действительно стоял там, темноглазый и улыбающийся, обмотанный своим шарфом (в этот раз опять шёлковым).
К счастью, рубашка на нём была более спокойной расцветки, чем тогда на премьере фильма. Мы обменялись сдержанным рукопожатием, хотя у меня сердце билось, как у восемнадцатилетней девчонки. Я опустила глаза, потом снова подняла, прежде чем смогла заговорить.
