где и стала обладательницей весьма любопытного экземпляра второго издания.
Что он любопытный — это я увидела ещё в магазине. Я попросила девушку, стоявшую за прилавком, показать мне книгу поближе и тут увидела на форзаце надпись красными чернилами. К моему удивлению, надпись сделана кириллицей. Я немного читаю по-русски, но дело в том, что это не русский язык — это написано на языке, вовсе мне неизвестном. Я разобрала, впрочем, среди всего остального имя «Мирослав». В полном удивлении я спросила у продавщицы:
— Откуда это у вас?
— Даже не знаю, как объяснить толком, мэм, — отвечала девушка, — вчера явился в магазин какой-то чудак. Дай-те, говорит, взглянуть — а сам достаёт авторучку и чирк, чирк! Измарал весь форзац. Я ему говорю: заплатите шиллинг, раз книжку испортили — а он бросает на прилавок полукрону и говорит: «К вашему сведению, эта книга стоит теперь гораздо больше». И книжку не взял…
— Он ведь не иностранец? — спросила я, глядя на кириллическую надпись.
— Похож на иностранца, это да. Выговор не наш и на голове какой-то берет, шея обмотана шарфом и… да, в петлице жёлтая роза.
Речь шла явно не об Алистере Моппере; а я-то думала, что надпись на книге — дело рук писателя, подшутившего над доверчивой публикой. Всё это повергло меня в ещё большее изумление, но на всякий случай я спросила:
— Ну, хорошо, а лицо его вы запомнили? Как он выглядел?
— Не особенно… У меня же много покупателей, разве всех упомнишь, — рассеянно ответила продавщица. — Хотя постойте, у него, кажется, усы были. Да, вспомнила, у него лицо вроде как восточное, и такая издевательская улыбочка, как будто он вас насквозь видит.
Я всё больше и больше терялась в догадках. Понимала я только то, что появление этой надписи на книге куда более таинственно, чем я предполагала ранее.
— Дать вам чистый экземпляр? — обеспокоенно спросила продавщица.
— Нет, что вы, — живо возразила я и вынула из сумочки две полукроны. — Ваш чудак совершенно прав — этой книге цены нет.
(Я действительно испугалась, что книгу купит кто-то другой.)
— Но что же… — начала она; я не слушала её дальше. Я пододвинула к ней монеты, схватила книгу и, прижимая её к груди, вышла из магазина. Если только знать наверняка, что статья в The Literate Modernity не журналистская утка! Возможно ли, чтобы в руках у меня оказался автограф самого Мирослава-боярина? Мне кажется, что человек, исписавший форзац этой книги, был именно он.
NB: надпись эта сделана вовсе не красными чернилами, и совсем даже не чернилами. Ошибиться тут нельзя…
