(Я хотел добавить: «да и сейчас вряд ли», — но побоялся попасть впросак на тот случай, если ему всё-таки около сорока и он хорошо сохранился.)
— Я несколько старше, чем это кажется, — сдержанно отозвался Мирослав. Я не утерпел:
— И сколько же вам в действительности лет?
— А сколько нужно для вашего репортажа? — отрезал Мирослав. Я был раздосадован и отчасти даже оскорблён.
— Неужели для вас так трудно сказать правду?
— Правда написана в «Мирославе боярине», мистер Джейсон. А верить ей или не верить — это уже ваше дело.
Холодок пробежал у меня по коже, но я взял себя в руки.
— Вы утверждаете, что на вашей совести то, что совершил герой романа? — попытался поймать его я. Мирослав не смутился ничуть.
— При чём тут совесть? Мою совесть это совершенно не беспокоит.
— Но как же вам удалось избежать правосудия? — спросил я, подыгрывая и не веря ему. Скорее всего, и он, и Моппер всё-таки мистифицировали меня. Он тщательно оправил на шее шарф (по всей вероятности, скрывавший следы упомянутого им ранения).
— Не нужно вчитываться в роман внимательно, мистер Джейсон, чтобы понять, что такие вещи лежат вне компетенции правосудия. Выпороть море у вас в Англии, к счастью, ещё не пытались. Впрочем, кое-кто из участников событий, как вы помните, попытался осуществить надо мной правосудие частным порядком — с помощью альпенштока. Я настоятельно не рекомендовал ему этого делать, но случилось то, что случилось.
— Неужели вы признаетесь даже в такой ужасной подробности, как… как 27-я глава? — изумлённо переспросил я. — Там, где Элоиза…
— Вы имеете в виду эпизод с бокалом? — беззастенчиво переспросил он. — Что ж, это была неудачная шутка в отчаянном положении. Кстати, её звали вовсе не Элоиза. Все имена в романе, кроме моего, — вымышленные.
— Простите, но я не могу вас понять, — сказал я. — Вы, насколько я могу судить, образованный человек и приятный собеседник; вы не имеете ничего общего с отвратительным чудовищем, выведенным в романе Моппера. Не хотите ли вы заставить меня поверить, что совершить такие вещи возможно? Сама человеческая природа восстаёт против мысли об этом. Как хотите, а такое бывает только в готических романах, но не в Англии двадцатого века.
Мирослав приподнял тонкую изогнутую бровь.
— Вот как? — насмешливо переспросил он. — Посмотрите в окно. Что вы видите?
— Почему в окно? — недоумевая, переспросил я. — Ну, хорошо, я вижу темноту.
— Куда девается темнота при солнечном свете?
