Решетилова с Фунцевым свел спорт. Александр Никанорович годами считался лучшим игроком в городки и велосипедистом, Сидор Сидорович – мэтром в борьбе и «тягании гирь». Доктору, правда, не нравились увлечение приятеля «чайными дискуссиями» и плохо скрываемый авантюризм, однако он, как и все спортсмены-любители, питал слабость к собратьям по здоровому образу жизни. Решетилов напрямую объяснил Фунцеву его задачу: мягко отделаться от докучливых московских заговорщиков.
– В контрреволюцию поиграем? – лукаво подмигнул Сидор Сидорович.
– Уважь, брат, – развел руками доктор. – Якушкин мне все ж давнишний приятель, однокашник. Неудобно!..
Битый час гости приглядывались друг к другу, нахваливали снедь и справлялись у дочери Решетилова о секретах ее кулинарии. Наталья поддерживала разговор и внимательно наблюдала за отцом – с начала ужина доктор предпочитал больше молчать и отдаваться поглощению пищи. Наконец Наталья подала десерт и, извинившись, побежала на спектакль.
Профессор Зябловский, жена которого лежала в больнице, вот уже месяц терпел деспотизм кухарки Антонины и удовлетворялся извечными щами с требухой и гречневой кашей. По этой причине старик не обращал внимания на разговоры и, лишь насытившись, спросил у Ковальца его мнение о перспективах военной авиации. Модест Романович Якушкин в душе выругался и удивился прозорливости Зябловского, потому как авиация являлась признанным увлечением Ковальца и его коньком в любом разговоре. Нестор Захарович «завелся» на добрых полчаса и остановился, лишь заметив скучные, напряженные лица собеседников. Исключением был Решетилов, который горячо заинтересовался вопросами бомбометания. Якушкин подал и тому, и другому знак прерваться и резюмировал «крылатую тему» весьма своеобразно:
– Да что попусту спорить, господа? Разве могут авиационные силы двигаться вперед при нынешних-то порядках? Где уж тут до авиации!
– Да-да, есть и более острые вопросы… – поглядывая на собеседников, неуверенно бросил Фунцев.
– Порочная власть! – крякнул профессор Зябловский, осушая бокал «каберне».
– Пра-авильно, Василь Филиппыч, – подхватил Якушкин.
– А что поделать? – энергично пожал плечами Фунцев. – Диктатура!
– Суть: деспотия, – багровея, выдавил Якушкин.
– Простите, милостивый государь, – погрозил ему вилкой Зябловский, – смею утверждать авторитетно: нынешний строй не есть деспотия. Сие – типичнейшая тирания.
Модест Романович растерянно похлопал глазами, снял очки и протер стекла клетчатым носовым платком.
