И все же Таня не была обыкновенной. Со Стасом она познакомилась на одном из тех шумных и безбашенных концертов, где маленьким девочкам можно навек потеряться в странных дебрях «недетской» музыки. Среди толпы, видящей, слышащей и ощущающей лишь ритм сложной и страшной музыки, Таня увидела его, друга своей двоюродной сестры. Стас сразу понравился ей. Он был вежлив и заботлив, но как легко и метко находил слова, чтобы над чем-либо подшутить. Она слушала его и не могла понять, кто он – злой скоморох или ироничный гордец. Оказалось, он был и тем и другим, и Таня с каждым днем все больше думала о его неуловимой душе, о том, что будь она рядом с ним, то рассказала бы ему о своей душе, такой же необъяснимой.
* * *
Тема урока литературы звучала так: «Романтизм. Волшебство грез». Нина Кирилловна как всегда была на высоте своего преподавательского вдохновения. Кто-то слушал, в тайне наполняясь чувством полной неприязни к этим полусумасшедшим романтикам, которые мучились от какого-то там неизбежного раскола внутри мира; кто-то просто занимался своими конкретными делами, даже не думая о несчастных романтиках.
Даша попросилась пересесть к Тане, которой сказала, что на ее месте очень солнечно. Хотя свет разливался по всему классу почти равномерно, за партой Тани было, действительно, мрачновато. Даша весь урок наблюдала за каждым движением своей соседки, сидевшей так тихо и спокойно, будто, затаив дыхание, ждала, что вот-вот решится ее судьба. И что-то подсказывало Даше, что она совсем не интересуется Сережей и какие-то опасения напрасны. Но возмущало одно, как эта с виду холодная и неприметная может отталкивать самое лучшее и бегать за тем, чего никогда не догонит.
Она написала ей в своей тетради небольшое письмо и, шепотом обратившись, попросила прочесть. Таня, не касаясь руками (достаточно было взгляда), принялась читать, и что-то равнодушное было во всех ее движениях, словно она догадывалась, о чем ей могут написать.
Сережа иногда поглядывал в их сторону, но каждый раз, встречаясь взглядами с Дашей, гадал, какую интригу она затеяла. Непостоянство Даши, ее высокомерие грозили нарушить между ним и Таней ту легкость и простоту, которая сложилась в их дружбе. Он чувствовал что-то противоречивое в своих мыслях. Слушая Нину Кирилловну, говорившую о душевных терзаниях поэтов, он рисовал на клетчатом листке остроконечную башню, которая не умещалась и исчезала за пределами прямоугольного листа. Сережу смущала скорее всего не сложность, или, как это положено в любовных романах, разлучающая ревность, а странное предчувствие того, что Даша знает о Тане то, о чем он даже не догадывается. Но эти мысли Сережа пока прятал в себе, сомневаясь в безобидных намерениях Даши, хотя по-настоящему не опасаясь.
