В общем, неплохая задумка. Что ж, пожалуй, и можно будет тряхнуть стариной!
* * *
На самую Пасху, после службы, Раничев в обличье странника-скомороха уже вовсю молотил кулаками в крепкие ворота усадьбы боярина Колбяты Собакина. Разговевшиеся слуги недовольно свесились вниз с надвратной башни:
– Бог подаст, перехожий!
– Да я не просить, – рассмеялся Иван, выдернул из-за спины гусли, ударил по струнам. – Эхма, сказитель я, боян!
– Сказитель? – заинтересованно переглянулись слуги. – И много песен знаешь?
– Много. Какие хотите, те и спою.
– Ты подожди, не уходи, бояне, – заторопились слуги. – Мы посейчас боярину-батюшке доложим.
Загрохотали по лестнице сапоги. Раничев привалился к нагревшимся бревнам, усмехнулся.
Взглянуть на зашедшего певца-бояна вышел сам хозяин вотчины – боярин Колбята Собакин. Сухопарый, высокий, тощий, с крючковатым носом и узкими, пронзительно свербящими собеседника глазками, он окатил Раничева таким взглядом, словно бы Иван был ему должен, по крайней мере, рубль, а то и два.
– Скоморох? – Колбята недоверчиво сверлил гостя глазками.
– Боян, – оскорбился Раничев. – Разницу-то понимать надо!
– Тогда сыграй, – попросил боярин.
Усевшись на ступеньки крыльца, Иван положил на колени гусли и объявил:
– Вариации на темы строительства терема Забавы Путятишны, невесты хорошо известного вам Соловья Будимировича.
Грянул по струнам, да так, что залаяли выскочившие из дощатых будок псы.
Запел на мотивы ранних «Блэк Саббат»:
Со вечера поздным-поздно,
Ровно дятлы в дерева щелкали,
Работала дружинушка хоробрая.
Ко полуночи и двор поспел:
Три светлицы да горница!
К концу песни Иван так разошелся, что боярин, незаметно для самого себя, стал отбивать носком сапога такт.
На небе заря, и в доме заря,
И вся красота поднебесная! —
резко тряхнув гуслями, закончил Раничев. Колбята удовлетворенно кивнул.
– Не обманул, странник. Петь умеешь. – Боярин обернулся к дворне. – Скомороха этого накормить, и пусть гостей дожидается. Да смотрите, чтоб, дожидаючись, не упился, иначе быстро велю высечь, так-то!
– Да нешто можно упиться? – хохотнул Иван. – Ты, боярин, чем платить будешь?
Колбята окатил его холодным взглядом:
– Не голоси раньше времени. Коли гостям понравишься, велю и серебром заплатить.
– Вот это дело! – Раничев изобразил бурную радость.
В людской его накормили холодцом и холодною кашей. Иван не привередничал – пока шел, оголодал малость. Поев в одиночестве, он подошел к двери, надавил – ага, не тут-то было! Снаружи дверь была заперта на засов. Иван постучал.
