Боюсь не того, что с черносотенцами свяжется Солженицын, когда домой вернется. Он сам по себе уже солидная организация. И денежная, и нравственная. Боюсь, он ужаснется, когда увидит, в каком мы состоянии находимся. До какого дошли маразма в отношении к детям, инвалидам, матерям, пенсионерам. Каких бы он ни был семи пядей во лбу, все равно не представляет, что у нас произошло.
— В те годы в материальном плане было получше.
— Лучше-то лучше, но за счет чего? Во времена Сталина было лучше чуть-чуть в городе. Я жил в городе Чусовом на Урале. В нем продукты то исчезали совсем ненадолго, то появлялись. В областном городе — Перми было получше, а вот в чусовских магазинах чаще копченая селедка да лук китайский продавался.
57 процентов крестьян кормили 43 процента горожан. И считалось хорошо. Но на каком уровне жила сама деревня- кормилица? Вот она и опустела. Вымерла. Разбежалось-то молодое поколение. А старое вымерло. От голода, от надсады.
И вот что хотел бы я заметить — у черта на куличках, в американском штате Вермонт, Солженицын все равно остается сыном нашей земли. Тогда как многие из здесь, в нашем Отечестве живущих, давно уже как бы пребывают в другой стране. Духовно отделились от народа, презирать его начали.
— Я все ждал момента, Виктор Петрович, чтобы вернуться к «Одному дню Ивана Денисовича». Огромное значение этой маленькой повести, особенно это видно в наши дни, не только в. открытии лагерной темы. Теперь на тему лагерей издано уже много. Есть поговорка «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Сейчас в литературе, публицистике больше внимания уделяется страданию как раз этих «панов», проигравших Сталину в борьбе за власть, страданию их детей, близких. Их-то и реабилитируют в первую очередь. Вы еще только пытаетесь добиться реабилитации отца, деда, земляков, а на многострадальной земле Магадана поспешили открыть памятник одному из основателей «ГУЛАГа», первому директору печально знаменитого Дальстроя, где добывали колымское золото, Берзину, монтировавшему сталинскую мясорубку, а впоследствии, по логике вещей, также угодившему в нее вслед за своими многочисленными жертвами.
— А что же холопы? Простой народ? Его уже считают чуть ли не единственным виновником страданий панов, развязавших кровавую бойню. Вот и наш шумный и модный поэт называет народ «ленивыми заморскими медведями», за то, что тот молчал в ту пору. Хотя сам-то шустрый поэт в сталинское время отнюдь не молчал, а воспевал.
