– Господа! Господа! – повторял я.
Президент с минуты на минуту мог войти в Овальный кабинет, который находился в нескольких футах от нас. Не хватало еще, чтобы до него донеслись их крики.
– Послушайте меня, Фили, – сказал Ллеланд, у которого побелели губы. У него всегда белели губы, когда он злился. Фили говорил, что это свойство всех прихожан епископальной церкви из высшего света, так как несколько веков они женились и выходили замуж только в своем кругу. – Вы неряшливо работаете, сомнений нет. Это стало очевидно три дня назад. Лофтон дурак, и его не должно было здесь быть. Если вы пожелаете свалить последствия вашей профессиональной непригодности на меня, то я это переживу – мне все равно. Но если вы попытаетесь замарать президента, тогда вам придется иметь дело со мной. И я обещаю доставить вам много неприятностей.
При этих словах Ллеланд слегка поднял брови.
– Неряшливо? – переспросил Фили, откинувшись на спинку стула.
– Именно так, – ответил Ллеланд, вновь берясь за яйцо.
– Знаете, что такое неряшливо?
Ллеланд не ответил, делая вид, что поглощен едой.
– Вот что такое неряшливо.
С этими словами Фили запустил свою английскую оладью, по-видимому, в Ллеланда, но она, пролетев совсем близко от моего носа, не достигла цели и попала в прекрасную картину «Вид сверху на Йосемитскую долину» кисти Бьерстадта.
Никто не произнес ни слова. Мы смотрели на Бьерстадта. Маленькое пятнышко масла сверкало как раз над индейской деревней. Фили подошел к картине и краем салфетки стер пятно. Эдельштейн кашлянул и посмотрел на Ллеланда. Ллеланд посмотрел на Эдельштейна.
– Знаете, – сказал я, пытаясь наладить беседу, – никогда прежде не замечал эту картину. А ведь она очень хороша. Посмотрите, как падает свет на склоны гор.
Я всегда считал, что смешное замечание разряжает обстановку. Фили рассмеялся. Следом за ним коротко хохотнул Марвин. Однако Ллеланда мое замечание вывело из себя. Обозвав меня дураком, он пулей выскочил из кабинета.
После завтрака я отправился к Хардести, чтобы он проследил за восстановлением картины, прежде чем ее придется всерьез реставрировать. Он несколько раз спросил, что случилось, и, надеясь его рассмешить, я сказал, что подозреваю происки Советов. Но он даже не улыбнулся.
Когда мы вскоре встретились с Такером, Фили стал жаловаться ему на свою несчастную жизнь, которая настала после того, как президент посоветовал Лофтону «прочистить мозги».
– Лофтон вывел меня из себя, – сказал президент. – Он поставил под сомнение мой патриотизм.
